– В такие места, как это, – уверенно говорила спасительница, – попадают только пламенно поверившие люди – те, кто желают и ищут новую жизнь, устав от прежней до такой степени, что готовы на все: даже на то, чтобы поверить – чудо возможно, оно рядом, если только научиться его видеть.
Светлые дымчатые облака мчались по небу в предрассветный час. Казалось, вот-вот вспыхнет алая заря неземного счастья, вот-вот она озарит собою большую часть неба, и поднебесные земли, и улыбки на лицах людей просияют, как первая капля росы.
Они долго и много проговорили, как две души, настолько поверившие в невозможное, что оказались в подобном месте и прикоснулись к незримому миру чудесного. Но что можно успеть сказать за одну ночь, если перед этим пришлось пройти целую вечность, переносясь через пропасти отчаяния на нежных крыльях веры, хрупких и вмиг разрушаемых, если утерять надежду, если уступить бледному призраку дня и дать поглотить дух, окунуть его в пучину неверия, загноить в предрассудках?!
Утро наступало незаметно. Дыхание ночи отступало перед свежестью и бодростью новой жизни, воздух становился все прозрачнее, мир набирал краски. Лаура не скрывала своего восхищения.
– Погоди! Ты еще не то тогда увидишь днем, если так восхищаешься во тьме обманчивыми видениями настоящего мира!
Но с небывалым счастьем пришло и небывалое сожаление: Бениции пора было сниматься с ночлега и отправляться в путь; она искренне предложила Лауре поехать с ней, к морю, но девушка решительно отказалась, выказав сильную волю и могучий характер:
– Нет! Я не могу. Я должна здесь остаться – это мое призвание. К этому готовила меня жизнь.
– Жизнь – это кузница, где выковываются настоящие, крепкие мечи, где закаляется их сталь. Применяй в своем призвании талант, для действия рожден человек, а от безделья он почернеет и загниет, заржавеет, затупится, как та же сталь, – согласилась Бениция. – Но будь предельно осторожна и бдительна: не порази друга, направив в грудь его клинок!
Лаура кратко кивнула, вполне понимая значимость и вес той ноши, что взвалила себе на плечи. Безмолвно огляделась она, изумляясь красою и просторностью преображенного мира. Перед ней простерлась широкая-преширокая равнина, вся усеянная сотней глубочайших колодцев. То, что они так же глубоки, как и тот, из которого она выбралась, самоотверженная девушка убедилась воочию, заглянув в некоторые. Из них доносился плеск воды и какое-то гудение – то были голоса пробудившихся к очередному беспроглядному и тоскливому дню людей, одиноких и «очумленных», пьяных и тех, кто потерял надежду, лишился сил верить и продолжал жить по привычке, выполняя все те же предписанные обязанности – просто потому, что так было заведено издревле.
