– На следующее утро верующий уехал. На прощание он подарил мне пластинку Чарли Паркера, пачку сигарет (10 штук. Половину забрал себе, дьявол.), фотографию, сделанную в его библиотеке на одной из первых встреч – столько книг там стояло, что я даже не могу называть это кабинетом. Я пришел провожать его.
Вокзал. Раннее утро. Гнусавые сонливые объявления, и дым, тянущийся ввысь из почерневших труб, как сломанные цветы в горшочках глиняных.
– Гвидо, мы удивительные. – говорил он. – Ты удивительный. Твоя наклонность… Ты прям как, как Пизанская Башня, ей-Богу. (Впервые он заговорил об этом. Впервые сравнил меня с Пизанской Башней, о падении в которой я ему вообще-то так и не рассказывал). Используй это. Используй свою «удивительность» на полную катушку. А ежели не будешь или будешь в пол силы, то при встрече я задам тебе таких пистонов, старина, что ты не сможешь даже свой хвост держать пистолетом. Уж помяни мое слово! И помяни слово Оскара Уайльда, который когда-то выдал…
– Be yourself. Everyone else is already taken. – закончил Гвидо.
– Попсовый слоган, не правда ли? Ох уж эти английские пижоны.
Гудок. Как призыв из преисподней. Закурить красного дьявола, одного из десятка. Гудок. Как незнакомый будильник в чужом доме. Пора просыпаться, чтобы на век расстаться. Гуд… За ним черное облако поплыло в серое небо.
Гнусавое объявление. То ли диктор, то ли микрофон болен синуситом.
Лор осмотрел этот мир и написал неразборчиво: »гайморит». Вот он захлебывается в густых зеленых соплях надежд, несбывшихся мечт и харкает кровью падших – тех, кому не суждено больше взлететь.
Поезд тронулся. Столько усилий прикладывает эта машина, чтобы увезти от меня друга и оставить пялиться в окно в одиночестве.
Можешь так сильно не напрягаться, старая ты сука!
Гвидо, твою ошибку видно из космоса. Подумай еще минуту.
Нет? Тогда попрощайся с ладьей.
Вдруг одно из металлических окон рептилии отклеилось от не-позвоночника, и из темноты, вывесив руки и шторы, вылез раскаленнокровный лекарь душ без диплома.
– ЭЭЭЭЭЙ, ГВИДООО! Забыл тебе сказать…
– Что?!
– Я поговорил с той девчонкой, девчонкой-молчанкой.
– Чтооо?!
Шторы развевались все сильнее, знаменуя прощание.
Гвидо по-прежнему оставался слаб в спринте, но на дистанцию – до конца перрона – сил пока что хватало.
– Пригласи ее в кино, приятель. А лучше в рестоораан (он выкрикнул это на французский манер, хотя французский так и не выучил, сколько не принимался). Хорош уже пялиться на черно-белый экран, старина, ведь вокруг столько крааасок!
