Неужели, все его знакомые гимназисты и преподаватели, которые читали эту работу, врали ему? Неужели он действительно настолько посредственен, как утверждает Бердинский?
– В этой повести есть смысл, – пытался спасти своё творение молодой писатель. – Да, возможно…возможно он достаточно прост и поверхностен, но всё же… стоит обратить внимание на символизм.
Бердинский наполнил свой стакан лаймовым ликером до самых краев и сделал внушительный глоток, разом опустошив половину.
– Не указывайте, на что мне обращать внимание, – холодно произнёс критик. – Смысл должен быть весомым: например, важный жизненный урок, который вы пережили, и, который могли бы наглядно показать в данной работе. При всём, если пишете это, значит, по вашему мнению, данный урок может помочь другим людям.
Юноша по-прежнему впитывал каждое слово Бердинского, но теперь, когда старик даже не пожелал выслушать молодого писателя и не попытался понять какая идея заложена между строк рукописи, когда-то непоколебимый авторитет великого критика, словно падающий памятник, потянулся к земле, чтобы, в конце концов, разлететься на мелкие кусочки.
– Не стоит относиться к каждому произведению так категорично. Даже у великих литераторов были произведения без весомого смысла, – Молодой писатель, скинув с себя тревожные оковы, начал ёрзать в скрипучем кресле. – Люди читают не только, чтобы что-то почерпнуть. Они могут это делать для простого удовольствия: из-за хорошей истории, из-за хорошего стиля письма, иронии и многого другого. Читая сильно нагруженные смыслом произведения изо дня в день, наш «управляющий», который находится здесь, – он несколько раз постучал по своему темечку. – Может выгореть. Мы не паровоз, в который засыпаешь уголь, и можешь ехать дальше. И такая литература нужна.
Критик невозмутимо вылил остатки ликера из графина в стакан и поднял надменный старческий взор на юношу.
– Ваш указательный тон меня не устраивает. Покиньте мое поместье.
Молодой писатель продолжал смотреть на Бердинского, наблюдая как сущность критика, питаемая лучами осуждения и превосходства над человеком, цвела словно бутон бегонии.
Юноша оперся руками на быльца кресла и начал подниматься. Под его весом, как зубочистка, которую гнут ради забавы, лопнули две ножки седалища. Ноги молодого писателя сплелись в причудливом танце, но он сумел устоять на ногах.
– Прошу прощения, – виновато произнёс он.
Бердинский, на первый взгляд, полный спокойствия, медленно поставил пустой стакан.
