Я смотрю на него так, словно груз информации материализуется в существо рядом с ним.
— Аспен дочь Локателли?
— Да. Но вот что самое интересное. — он кладет локти на стол. — Она была птичкой, которая напела ФБР об одном из его убийств и посадила его в тюрьму. А в нашем мире стукачам не только накладывают швы, но и бросают в канавы.
***
Полчаса спустя я размышлял о том, сработает ли мой прежний план выставить голову Николо на всеобщее обозрение или нет, а затем быстро решил, что мне нужно жить ради моего ангела.
Есть много вещей, от которых я отказался ради Гвен. Включая то, что я чуть не погиб во время различных опасных действий или полностью погрузился в мир Николо со вкусом крови.
Но сомнительное перемирие, которое я заключил с этим человеком, а также сделка, того стоят. Если не из-за чего-то еще, то из-за выражения лица Аспен в тот момент, когда она входит в кабинет, оформленный в дедушкином стиле.
Если настроение можно измерить температурой, то она определенно находится в точке кипения.
Я делаю глоток кофе, притворяясь, что ее присутствие смертельно надоедает мне, хотя все, чего я хочу, это прижать ее к ближайшей стене и заставить выплюнуть голую правду.
Или, на самом деле, раздеть ее догола.
Подождите. Полегче. О чем — и я имею в виду это — черт возьми, была вся эта мысль?
Я не хочу обнаженную Аспен.
Мой тип — молчуньи, кричат только тогда, когда я их бью, и никогда, я имею в виду, никогда не отвечают мне. Короче говоря, все, что Аспен Леблан — или Локателли, или какую бы фамилию ни выбрал для нее ковен ведьм, — ни хрена собой не представляет.
Мягкие и ангельские черты не коснулись бы этой женщины и с десятифутовым шестом. Даже она сама в молодости была сущим дьяволом насквозь.
Но опять же, чего вы ожидаете от ребенка из гетто, который предложил своего отца ФБР на блюдечке?
Неудивительно, что она крепкий орешек — или орешек, который нельзя расколоть. Она находилась в постоянном режиме выживания с тех пор, как была ребенком.
Не уверен, что этот груз информации добавляет к моей повестке дня, но это далеко не хорошо.
— И что ты здесь делаешь? — спрашивает она с раздражением сытой по горло строгой учительницы.
— Он мой главный юрисконсульт до дальнейшего уведомления, — отвечает Николо, все еще посасывая чертову сигару, будто это эскимо.
— Полагаю, это означает, что мы будем работать вместе. — я наклоняю чашку с кофе в ее сторону, словно в шутливом приветствии. — Снова.
— Я была первой, — она обращается к нам обоим, но свирепый взгляд адресован только мне.
