Я стискиваю зубы.
Этот мудак действительно знает, как действовать мне на нервы.
— Нейт не имеет к этому никакого отношения.
— Я буду тем, кто решит, звонить ему или нет в ближайшие пять минут, в зависимости от твоего ответа.
— Ты же не собираешься беспокоить его во время медового месяца, не так ли?
— Нет, если ты начнешь говорить в… — он смотрит на часы. — Следующие четыре с половиной минуты.
— Во-первых, катись на хрен.
— Твои не слишком тонкие заигрывания граничат с навязчивостью, но я отвлекся. Во-вторых?
— Мне просто нужен Николо для кое-чего.
— Например?
— Ты не должен знать.
— Напротив, я определенно обязан знать. Всю правду и ничего, кроме правды.
— С каких пор ты фанат правды?
— С тех самых, как я узнал, что сила духа человеческого измеряется тем, сколько «правды» он может вынести, или, точнее, в какой степени ему необходимо, чтобы она была разбавлена, замаскирована, подслащена, приглушена или фальсифицирована.
У меня отвисает челюсть.
— Ты только что процитировал Ницше?
— Ты только что доказала, что ты все еще ботаник?
— И ты все еще отказываешься признать, что ты фанат.
— Я не фанат. Я наблюдатель.
Он делает шаг ко мне, и воздух автоматически испаряется. Пространство затихает, усиливается, и в нем достаточно напряжения, чтобы кого-нибудь убить.
Я так привыкла препираться и сталкиваться с этим мужчиной, что, как правило, бываю застигнута врасплох, когда он вторгается в мое личное пространство.
Когда я единственное присутствие в его глазах, разделяющее смертоносность шторма и интенсивность землетрясения. Он должен назвать своим именем одно из этих явлений.
И почему, черт возьми, от него все еще пахнет так, как тогда? Кедр и мужской мускус погружают меня в воспоминания, которые, как я думала, я убила своим наивным маленьким сердцем.
Какой тип человека не меняет свой одеколон в течение двадцати одного года? Разве это не должно быть осуждено в каком-нибудь руководстве?
Я бы хотела, чтобы он не стоял так близко, что все, чем я могу дышать, это его присутствие. Я бы хотела, чтобы он не стоял так близко, чтобы я не могла видеть серые крапинки в океане его глаз или не видеть, как я тону в этом бездонном океане.
Если бы я сказала, что он не оказывает на меня влияние, это была бы ложь века, за которую людей в Средние века пороли и забрасывали камнями.
— Итак, в чем дело? Неразбавленная суровая, обнаженная версия правды?
— Что заставляет тебя думать, что я предложу тебе это? — говорю я голосом более низким, чем обычно.
