Он ещё не рассказал ей, что познакомился с Майей во время судебного процесса, когда она разводилась с мужем. Попытка судьи примирить молодых супругов не удалась, и Майе потребовался адвокат, чтобы разъярённый муж не отобрал у неё квартиру. Молодая женщина нервничала, оправдывалась, плакала, и всё это вместе показалось Андрею очень трогательным. На суде он представил себя во всём блеске: бывший муж Майи был морально уничтожен, квартира, доставшаяся ей от бабушки, сохранена, а шестилетний ребёнок, мальчик, оставлен с матерью. Этот заурядный судебный процесс Андрей Сергеевич Поляков почему-то причислил к своим большим победам.
Однажды вечером, когда муж в очередной раз пришёл с работы подавленным и первым делом отправился не на кухню ужинать, а в спальню, чтобы измерить своё артериальное давление, Татьяна пошла за ним. На экране автоматического измерителя выступили чёткие цифры: 180, 100, 83.
– Тебя опять довели? – спросила она, наблюдая, как Сергей, не глядя на неё, автоматически переодевается в домашнюю одежду.
– Да, опять я им не угодил. Плохо работаю. Чем больше я делаю, тем больше они не довольны.
Татьяна вспомнила, как ещё в школе, изучая капиталистическую систему производства и сравнивая её с социалистической, она обратила особое внимание на то, что капитализм сравнивали с гигантской потовыжималкой. Для достижения высокой производительности труда из человека выжимали всё, на что он был способен, а выжатого безжалостно выбрасывали на улицу.
– Так уходи оттуда, Серёжа, сколько раз я тебе говорила. Сын уже самостоятельный, сам зарабатывает, а нам с тобой, по-моему, немного нужно.
– Куда уходить-то? Опять возвращаться в Конструкторское бюро? Не возьмут, скажут, отстал от жизни – я уже лет пятнадцать там не работаю. Да и возраст уже… Почитай-ка объявления: везде требуются специалисты в возрасте до тридцати, в крайнем случае – до сорока лет. Вот такие дела…
Он прошел на кухню, выпил лекарство, которое в последнее время дома не переводилось, и, отказавшись есть, прилёг на диван.
– Но чем они недовольны? – спросила жена, сев на стул, стоявший рядом,– у тебя что же – старческий маразм? Что-то я не замечала. Пятьдесят лет – это золотой возраст мужчины.
– Золотым его считают те, кому давно уже шестьдесят или семьдесят. А моим начальникам – сорок с небольшим. Они молоды, поэтому я для них – старик. Бегать с ними наперегонки мне уже тяжело.
– Но обойтись без тебя, тем не менее, они не могут.
