Вацлав потянулся за склянкой и осторожно уложил туда вену, которую оторвал от меня. От мерзкого вида штуковины закрутило в животе. Никогда такого прежде не чувствовал. К горлу подкатила горечь, я искривился в лице. Вацлав на мгновение прервал монолог и задумчиво осмотрел меня. Махнул рукой и продолжил речь:
– Попытки стать изобретателем не бросил. А когда узнал про слухи о чудодейственных свойствах волокна и некоторых деталей таких существ, как ты, то аппетит разыгрался. Вспомнил старые порывы сотворить что-то полезное. Но на этот раз старался лучше – раскрыл якобы несуществующий потенциал сам. Я умираю, и это заставило меня проснуться и захотеть обрести вечную жизнь. И не смейся, такое возможно. Я читал, спрашивал у знающих людей… А эти все законы… Не понимаешь? Правительству выгодно ограждать людей от истинных свойств волокон, дарующих вечную регенерацию! Пользуются волокнами в грязных экспериментах и тайно продлевают себе жизнь, а между тем изобретают люджетов-терапевтов и другие новшества, чтобы люди платили больше, чтобы убедить народ в необходимости поднять налоги. Ведь для нас же стараются, много средств уходит… А сами уже раздобыли варианты для здоровья получше и дешевле!
Вацлав резко замолчал. Потупился, что-то пробурчал себе под нос – не хватало сил уловить суть бредней. А когда снова посмотрел на меня, я увидел леденящий кожу взгляд – прозрачный и лишенный жизни и ясности. Мне стало страшно, как никогда в жизни.
– Посмотри! – Вацлав крикнул так звонко, что я вздрогнул. – Мои руки! Ты и тебе подобные могут жить вечно, и ваши волокна уже продлили срок моей руке. Еще чуточку и удастся пустить бессмертную кровь люджетов в свои жилы. Докажу, такое возможно. Внедрю в организм те волокна и механизмы, которые подпитывают андроидов. Заморожу себя изнутри и стану таким же, как ты. Только лучше, ведь я человек.
Вацлав снова замкнулся. Опустил голову и взглянул на покрытые зеленой жижей руки. Осмотрел стол. И тихо проговорил:
– Или хуже. Знай, держу тебя так долго не только для всего этого – другим людям андроиды быстро надоедают, избавляются, как от мусора. Сдают на переработку, чтобы перенаправить в новые семьи или в производственные цехи. Ты же дорог мне, и еще ты… какой-то особенный. Оттого больно творить такое.
Казалось, Вацлав отпустит меня, и мы вновь заживем жизнью счастливой семьи – ведь у него никогда и не было ее, семьи. Должен дорожить тем единственным кусочком семейного уюта, который есть. Но чувства оказались обманчивыми. Одним хлестким ударом черной дубинкой старик вырубил меня, оставив наедине с личной темнотой.
