– Я хотел с Вами наедине поговорить, – наконец, решился он. – Не хочу, чтобы между нами были недомолвки. Оправдываться потом не хочу. Может, присядем?
Я прошла мимо него к берегу и села на песок. Он устроился напротив. Вид у него был суровый и решительный, будто он с кручи в реку нырять собирался. У меня внутри все похолодело.
Он глубоко вздохнул и произнес:
– Я должен Вам свое взрослое имя открыть, так честнее будет. Но как только я его произнесу, все изменится, – он виновато развел руками. – Валерьяном меня зовут. А Янеком только домашние называют.
– А если уж совсем честно, то по батюшке Валерьяном Гордеевичем чествовать надо, – склонив голову набок, подсказала я.
Его глаза распахнулись.
– Ты знала? – от удивления он не заметил, что перешел на «ты».
Я тоже решила политесы не разводить.
– А ты тарантский рубль давно ли рассматривал, королевич? – я вынула из кармашка золотую монету, которую всю ночь прижимала к щеке. – Родитель твой прозорливый еще пять лет назад, когда ты в Окмену уехал, профиль твой на деньгах чеканить повелел. То ли, чтобы народ будущего монарха не забыл, то ли, чтобы тебе впоследствии не заморачиваться.
Я протянула ему раскрытую ладонь, и он осторожно обнял ее двумя руками.
– Ты поэтому и пришла? С наследником полюбезничать? – напряженно спросил он.
Я выдернула руку и вскочила, монета упала в песок.
– Видно на молоке уже обжигался, коль на воду дуешь, – гневно прошипела я. – Как хочешь думай, а только не всем золото глаза застит.
Он медленно поднялся и протянул руку, видимо, желая поймать мою ладонь, но я увернулась.
– Прости, Иночка, – покаялся Валерьян, виновато глядя мне в глаза. – Ради Бога, прости. Недостойно о тебе подумал. Дурак я, дурак. Только прости, пожалуйста.
Ему, на самом деле, было, жуть, как неловко и стыдно.
– Жаль, что ты королевичем оказался, – остывая, проворчала я. – А то бы я еще и оплеуху тебе врезала.
Брови Валерьяна взметнулись вверх.
– Меня никто и никогда не награждал таким образом, – признался он. – Нет, драться я, конечно, умею. И на кулаках, и на мечах. Но, чтобы вот так, раз и оплеуху, никогда, – он вдруг запрокинул голову и заливисто захохотал.
Невозможно было удержаться, и я присоединилась. Отсмеявшись, мы снова уселись на песок. Он нашел монетку и протянул ее мне.
– Портрет даришь? – подняла я одну бровь, научилась уже, невелика оказалась наука.
– Законное имущество возвращаю, – в тон мне ответил он, потом посерьезнел. – Иночка, я не знаю: кто ты, но увидел один раз, и ты из головы у меня не идешь. Глаза закрою, и ты перед внутренним взором стоишь. Только не думай, что я тут тебе комплименты рассыпаю, вернее, рассыпаю, конечно, но совсем не в том смысле, – окончательно запутался он.
