– А ты как настоящий торгаш говоришь! – одобрительно заметил второй. – Иваныч, который молоком торгует, тоже вчера так говорил. Только мама ему выкусить сказала, и ещё жадюгой назвала. Что, Славик, хочешь быть жадюгой?
– Да я тебя за такое сейчас…
Славик с угрозой шагнул навстречу своему другу, но тот только расхохотался. Аглая с недоумением прислушивалась – где тут шутка, ей было совершенно непонятно. Тем не менее, Славик тоже засмеялся, похлопал второго мальчишку по плечу:
– Хорош, хорош! Платить-то будешь?
– Конечно, мама мне денег дала. Скидку другу-то дашь?
– Неее, – Славик поморщился. – Я бы дал, но тятька мне потом голову оторвёт. Лучше потом с тобой кое-чем поделюсь…
Он многозначительно похлопал по карману, где к тому времени звякали уже три мелких монетки. Друг его понимающе ухмыльнулся и присовокупил к заработку Славика ещё немного – правда, эти деньги отправились уже в варежку.
– Аглая, давай сюда хлеб, – повернулся Славик. – В моей корзине закончились.
Вот же! Аглая мысленно выругалась, злая сразу по двум причина: во-первых, Славик мог бы давно разделить её ношу, а во-вторых – мог бы не привлекать к ней внимания. Теперь же, услышав незнакомое имя, второй мальчишка высунулся из дома. Аглая поспешно отвернулась к своей корзинке, но было поздно:
– Эй, это же та лиса!
Сердце у Аглаи болезненно ёкнуло, а кровь отлила от лица. Она лихорадочно думала: «Как он узнал? Что сейчас делать? Куда сбежать? А можно обратиться?»
– Ну, да, – Славик заговорил почему-то спокойно и немного стыдливо. – Пришла с утра, призналась в своих проделках, а тятька вместо того, чтобы наказать нормально, мне её поручил. Вот, приходится теперь таскаться, пока она кражу отрабатывает.
– И как ты только терпишь… – покачал головой мальчишка, мазнув по Аглае неприязненным взглядом. – Чего стоишь? Давай хлеб сюда! Или тоже украсть захотела?
Чего Аглая хотела, так это укусить его за руку, да хорошенько, чтоб завопил на всю улицу. Но вместо этого пришлось сцепить зубы и протянуть паршивцу злосчастный каравай.
– Кушайте не обляпайтесь, – пробормотала она.
– А ты молча завидуй, побирушка.
Она покраснела. Сам того не зная, мальчик попал по больному: когда их с мамой и Ладой выгнали из племени, им правда пришлось побираться. Тогда ещё девятилетняя, Аглая стояла с протянутой рукой на тракте и возле церквушек в тех сёлах, где им не повезло останавливаться. В те разы она такого наслушалась, что решила – ни за что больше. Лучше разочаровать маму и украсть тот же хлеб, чем стоять и клянчить что-то у этих зажравшихся…
