Снова удар. Хлесткий, коварный. По почкам. Но не сильный — этот тип ещё нужен.
Комиссар завыл, захватал ртом воздух, начал медленно сползать на землю. Из глаз его потекли слезы, а под ним самим начала набегать лужа.
Она скривилась, вновь дала ему какое-то время прийти в себя, и как только успокоился, вздернула назад, уткнув мордой в столешницу.
— Глупый, очень глупый комиссар! Ну, скажите, кого вы так боитесь? Какого-то криминального барона? — Метательный нож впорхнул ей в руку из-за пояса, после чего она с силой, картинным жестом вогнала его толстяку в ладонь, пригвоздив ту к пластиковой столешнице.
Крик комиссара, наверное, был слышен на во всем здании, хотя здание большое, и гвардия занимает на нем только три нижних этажа. Гвардейцы взирали на все раскрыв рты, в священном ужасе. Все правильно, обыватели должны знать, каковы в деле ангелы семьи Веласкес. Большое упущение, что их перестали бояться, плоды чего они сегодня весь день вкушают. Вот пускай видят, усваивают, да другим расскажут.
— А бояться надо не его, сеньор комиссар. Бояться надо меня. Ибо он там, далеко, а я здесь.
Знаете, сеньор, как мы поступали с такими, как вы? Там, на Марсе? В гражданскую? Не знаете? ОЧЕНЬ нехорошо поступали.
Второй нож. Размах, и вторая рука оказалась пригвозжена к столешнице. И снова этот нечеловеческий крик.
В дверях показалась Бэль. Смысла скрывать что-то от кого-то не было, события приняли слишком лавинообразный оборот, и она указала девчонке место невдалеке, подальше от комиссара.
Та села, не так важно, но все же достаточно величественно. Уставилась на него с самым серьезным видом, на какой была способна. Комиссар, видя, что его больше не бьют, затих.
— Ну как, вы освежили память, сеньор? Будете говорить?
— Да… Да… Да, ваше высочество… Я вспомнил… Все вспомнил!..
— Отпусти его. — Это ей. Властно — кажется, девчонка входит во вкус. Лана улыбнулась и вытащила оба ножа, аккуратно вытерев их о форму сползшего на землю сеньора комиссара. После чего взяла недалеко стоящий стул и вежливо предложила ему, натянув на лицо слащавую улыбку.
Тот пришел в себя, сел. Он боялся, очень боялся, страх забивал боль пораненных ладоней. Ничего, они не долго, уйдут — перевяжет, такого борова царапинами не свалить. А потом приедут медики. Но главное, она сломила его. Не ранами, не избиением, а ощущением ещё большей безнаказанности, чем была у него. Он отморозок, а она показала, что ещё больший отморозок — в этом мире можно только так.
