— Вот она, сеньор! Она еще маленькая! Совсем маленькая!
— Хуан, не слушай! Бей! Это приказ! — раздавалось откуда-то издалека.
— Вот она!..
Рука развернула бумажник и достала мне пластинку-голограмму с изображением маленькой кудрявой девочки. На вид ей было года четыре, может, пять. Тут его рука вновь дрогнула, и голограмма упала на землю, от удара активировавшись. «Двойная молния», статическая голограмма со встроенной динамической, высокого разрешения.
Активированная встроенная голограмма изображала эту же девочку в натуральный размер, сидящую на полу на коленях и обнимающую большую, просто огромную собаку, высунувшую язык и тяжело дышащую. Девочка засмеялась и помахала мне свободной рукой:
— Папа, мы тебя любим! Мы с Хорхе очень-очень сильно тебя любим! Возвращайся домой, поскорее!
Мне стало нехорошо. Девочка же, следуя записи, идущей по кругу, начала вновь:
— Папа, мы тебя любим!..
Я посмотрел в глаза Торетто. Тот уставился на меня с мольбой, и вновь прижал к себе окровавленную руку. Из глаз его всё текли и текли слезы.
— Не надо! Он сможет! — донесся голос Катарины, как будто из-за границ вселенной. — У него получится!
Я не был уверен в этом. Одно дело убивать в бою, когда тебе угрожает опасность. Как на их гребанном Полигоне. Или как сейчас, но в перестрелке с охраной, в живом противостоянии. Но всаживать стилет в человека раненого, безоружного, не сопротивляющегося?.. Совсем другое дело.
— Папа, мы тебя любим!.. — продолжала девочка. — …Возвращайся домой поскорее!
— Не стрелять! Он сможет! Он справится! — продолжала Катарина. Моя рука задрожала.
— Пожалуйста, сеньор… — зашептал сидящий передо мной человек. — Не надо!..
— Я сказала не стрелять! Отставить! Я командую операцией, я решаю, что делать! — донесся до меня новый крик. Слишком энергичный, гораздо более эмоциональный, чем предыдущие. И я перевел глаза на визор, на показывающие перекрестья прицелов «виолончелей» выходы.
Нет, они целились не в него, да и не могли бы при всем желании — Торетто всё еще сидел за машиной. Два из трех возможных перекрестьев сходились на мне, на моей голове.
— Не стрелять! — вновь закричала Катарина, почти истерически. — Дайте еще время! Оно есть!
Я поднял голову, поднял глаза. И посмотрел на самого себя, свое лицо через перекрестье снайперской винтовки.
Это не просто тест. Тест контрольный. В случае непрохождения — утилизация, без условий и оговорок. Да, Торетто умрет всё равно, он обречен, но если убью его не я…
