– Помедленнее! – рявкнул Микаэль. – У меня тут вообще-то девчонка. Вот уж угораздила же нелегкая связаться с тобой… Доведем Каталину, сдам ее спать, потом и обсудим.
Эберт молчал. Шаг он сбавил, не так уж и часто Микаэль поднимал на него голос, а вернее почти никогда. Отчего бы и не послушаться сегодня.
Когда они подошли, госпожа Руза распахнула дверь. Из дома повеяло теплым запахом яблочного пирога, холодной ветчины и чего-то еще. Эберт впервые за вечер понял, как сильно проголодался, но после презрительной отповеди девчонки хотелось назло ей, назло себе, назло всем заползти в свою берлогу и жить, как жилось, без намека на уют и чужую ласку. Холодный комфорт его полностью устраивал. Он повернул назад, к себе, в свой старый дом.
Когда они с Микаэлем дошли до его кабинета, Эберт распахнул дверь и наконец понял, как он устал. И кто после сегодняшнего дня осмелится говорить, что не от женщин все беды, будет назван глупцом.
– Ты можешь остаться сегодня у меня, – бросил он Микаэлю и рухнул в кресло.
– Конечно останусь, – отозвался тот. – Потащусь я в ночь через весь город обратно к матери, разумеется… Кажется, тут еще что-то осталось, – он потянулся к наполовину пустому кувшину вина, который он уже мучил сегодня.
Эберт облокотился на стол и приложил холодные пальцы к вискам. Голова слегка гудела и кружилась, будто он выпил. Надо бы распорядиться насчет ужина. На кухне должна была остаться холодная телятина, пусть принесут.
– Я ведь не по делу вспылил, да?
– Совсем не по делу, – отозвался Микаэль, разливая остатки вина по стеклянным бокалам. – Как сказать Сольвег, что она дура, так «она моя невеста», как обидеть такое милейшее создание, так пожалуйста!
– Она сама прогнала бы нас. Сказала, что мы неугодны.
– Не мы, – погрозил пальцем южанин. – Не мы, дорогой друг, а ты. Повинился бы, улыбнулся, сказал, что не знал, не хотел – и дело с концом! Вечно ты хочешь везде доказать свою правоту.
– Я не умею иначе, – отрезал Эберт и пригубил бокал.
– Да ты никак не умеешь, – Микаэль отмахнулся и положил ногу на ногу. – Красотку, между прочим, тоже можно понять. Ты назвал ее людей и ее саму неугодными бездельниками и попрошайками, а она должна тебе в ножки кланяться?
Рыцарь смолчал. Злился он уже не на нее, злился он просто. Потому что все было так хорошо и его спустили на землю с небес, что он так и стоял истуканом, не сказав даже за гостеприимство спасибо, что сочли его мрачным и серым, что он так и не узнал ничего про ту птице-деву, будь она трижды неладна.
