– Накопилось столько дел, – отвечала она Насте по телефону. – С этой работой ничего не успеваю. Хоть приберусь, отдохну, да спать пораньше лягу. Ты же знаешь, состояние у меня не очень…
– Может и правда, не надо тебе никуда ехать, в машине трястись, а то опять упекут на сохранение.
– Нет уж! – воскликнула Маша. – В этих больничках такая тоска. Я лучше дома. Хочешь, приезжай ко мне через несколько дней. Я буду рада.
– Так и сделаю. Все Денискино семейство в одном флаконе… Кажется, еще дед их нагрянет… Пожалуй, одного-двух дней с меня хватит. Договорились! Первого января не обещаю, а вот второго точно приеду. Подумаю, чем бы нам с тобой каникулы занять. Обязательно куда-нибудь сходим. Все, держись молодцом, отдыхай, и я тебя очень прошу – не подходи к компьютеру и новости не читай.
– Ну, включила режим назидания! Тебе точно надо было в училки податься.
– Предупреждаю, если приеду и увижу твой красный нос и опухшие от слез глаза…
– Да за кого ты меня принимаешь? – с возмущением воскликнула Маша. – Я что, по-твоему, совсем безрассудная? Мне в какой-то момент все это встало поперек горла. Честно. Я теперь очень редко о нем что-нибудь смотрю или читаю. Не до этого, – с подчеркнутым равнодушием заключила она.
– Хорошо бы так. Твоего хилого здоровьица не хватит на физические и душевные подвиги.
– Прорвемся! – бодро заключила Маша.
По правде сказать, Маша не сильно кривила душой. Чувствительная зависимость от Дам Рёна и всего того, что было с ним связано – фотографий, фильмов, музыки, социальных сетей и пабликов, где ежедневно шел о нем разговор, основательно пошатнуло Машино здоровье. Ее физическое самочувствие, ослабленное зверским токсикозом и неконтролируемыми мигренями, не способствовали душевному покою. На фоне общей картины, когда ей приходилось проводить часы в дневных стационарах – а то и дни на больничной койке – богатая эмоциями и переживаниями внутренняя жизнь стала для нее непозволительной роскошью. Все реже Маша дозволяла себе прикоснуться к желанному источнику счастья. Какие бы струны не тревожил в ее душе этот далекий человек, итог был один. Последние аккорды его песен, финальные титры кинолент, его застывший взгляд на фотографиях, все это оставляло лишь одно чувство – опустошение.
Сначала Маша с большим интересом следила за его гастрольным туром. В этом увлекательном процессе она открывала для себя много нового. Активные в Сети группы отчитывались о событиях ежедневно. Поддерживая связь с мировым фандомом, они публиковали фотографии, отзывы, статьи, комментарии и видео. Маша знала, что первая часть тура по странам Латинской Америки прошла хорошо, завершившись в Боливии, и что незадолго до Нового года должен состояться первый концерт в Японии. Но лично для нее декабрь выдался особенно тяжелым. Она почти не работала из-за плохого самочувствия и необходимости проводить много времени во врачебных кабинетах. К вечеру у нее хватало сил только дойти до дивана и опустить больную голову на подушку. О том, чтобы что-либо посмотреть, или даже почитать книгу невозможно было подумать без тошноты. Маша с удивлением прислушивалась к своему организму, который разладился, точно старое, побитое временем пианино, у которого ни одна нота больше не звучит правильно и гармонично. Иногда она просыпалась среди ночи от дурноты, а когда первые, такие болезненные спазмы унимались, в животе начинало урчать и неприятно посасывать, потому что с середины минувшего дня она почти ничего не ела. Больше всего ее раздражала и угнетала необходимость готовить «правильную» еду. Очевидно, что перебиваться с бутербродов на быстрые салаты и пакетики с лапшой, как бывало раньше, уже невозможно. Новый рацион питания требовал богатую белками, углеводами и витаминами пищу и Маше приходилось полвечера проводить у плиты за приготовлением «домашней еды», как называла это ее соседка, иногда подкидывающая ей то кабачок, то капусту, то зелень со своей дачи. Во всей этой изнуряющей рутине мысли об Илюше как-то незаметно отошли на второй план. Маша лишь изредка заглядывала в группы, где можно было узнать новости о текущих событиях, но эти, такие редкие теперь прикосновения к прошлому, уже не приносили ей ни радости, ни удовлетворения.
