начальника отдела, подполковника Минина Аскольда Илларионовича.
За рабочим столом сидит сам начальник милиции, сильно уставший за
день, но домой не спешит. Он в глубокой задумчивости. За его спиной на стене расположен портрет основателя советской милиции Ф. Э. Дзержинского, очень уважаемая Мининым личность, на кого он всю свою сознательную жизнь равняется. Правда тот был поляк, не русский, а внешностью на этом портрете, вообще, больше на азиата походит: худое, узкое, бледное лицо с нездоровой желтизной, тонкие усики и бородка клинышком. Так часто именно азиаты отращивают растительность на лице. У них, просто, в других местах физиономии она не произрастает.
Вспоминая и анализируя весь прошедший день, подполковник приходит к выводу, что день им проведен правильно, а значит прожит не бесцельно. Ему удалось провести важнейшее совещание по сохранности большого, важного для всей страны режимного объекта. Вот только…
Когда он вспоминает поминутно с самого утра свой день, то всё идет своим чередом и вспоминается по порядку. А как только он доходит в своих воспоминаниях до самого совещания, то может вспомнить лишь суть, для чего собирались, а кто и что говорил, какое решение было принято, тут пустое место.
И ещё. Почему – то у него нет никакой резолюции их секретного совещания, не говоря уж о протоколе. Ладно, если всё обойдется и его предчувствие не оправдается, а если что-то случится на станции неординарное, с кого тогда спрашивать, кого привлекать? Да и сам он в такой ситуации будет под мощным ударом. Ведь при всех имеющихся на ГЭС службах, за режимный объект с него семь шкур снимут!
В этом месте его невеселых рассуждений портрет видоизменился и вместо псевдоазиата нарисовалась физиономия настоящего китайца. Китаец осмотрелся вокруг, примерил как бы на себя рамки портрета, смачно плюнул куда-то под себя и, ухмыльнувшись, заговорил:
– Ну что ты сидишь и мучаешься? Шел бы уже домой. Всё равно ты ничего из сегодняшнего совещания не вспомнишь, да и не надо это тебе, поскольку всё уже давно решено и свершится однозначно при твоем участии, или без твоего участия.
Аскольд Илларионович слова из портрета принял за свой внутренний монолог.
– Вот видишь? Значит мой внутренний голос что-то знает и с самого утра меня пытается, о чем – то серьезном предупредить. Еще бы понять, о чем?
– Даже и не пытайся, не в твоих это силах. Шел бы лучше домой, там жена, дети… Твои жена и дети, а ты все пытаешься обо всех думать и заботиться. Лучше подумай, как будешь оправдываться перед женой, почему снова так поздно с работы притащился. Ведь явно уже думает о твоей любовнице.
