[Не] Святой Себастьян | страница 34

Я жалок. Я ненормальный. Мне не дано жить нормальной человеческой жизнью. Мне нечего терять, не за что зацепиться, и ветер рвет мои паруса. Я никому не могу объяснить то, что необъяснимо.

22 января.

Это мой сон,

он о тебе:

белый тростник,

никнущий свет,

ветреный город,

родной как чужак

акварелью рисует небо.

Больно дышать

шаткой порой,

рой недосказанных фраз

разбился о камни.

Мнимые приступы лета.

Это мой план,

а не судьба, —

бал без костюмов и масок.

Окна слепы

пылью ночной,

ноет расшатанный мост.

Остановись же, мгновение!

Ни единого шага:

горит

ритм немого там-тама,

там, где зыблется ночь,

очертев от тоски,

кипит в неподвижном танце,

цепляясь за жизнь,

изнемогая,

каясь и вновь кляня

яростный мир,

мираж в темноте –

тень полуночного фавна.

23 января.

Последний шанс. Пригласил в Эрмитаж. Показал свой портрет. Настя считает, что мы не очень похожи, хотя я скопировал позу и даже закатил глаза. Все равно говорит, что сходство так себе. Хоть кол на голове чеши! Купил пару „Импровизаций” Кандинского. Поиграю на досуге. Думал купить и себя заодно, но я не продаюсь. Ах, какая досада! После Эрмитажа обед в „Идиоте”. Опять понесло читать стихи. Как это старомодно! Сколько раз я пытался отделаться от этой привычки! Ну, кому сегодня нужны зеленыя гвоздики и черные стихи?! Какой стыд! Поставил вопрос ребром и снова получил ответ ни о чем. Пора бы смириться с тем, что долгия колебания – это простое и ясное „нет”.

24 января.

Устал от вечной лжи, от переездов и эмиграций, от безконечных смен пасспортов и беготни от полиции, от поисков лазеек в государственных системах. Я устал от любви и от вечной боли разлук. Как святой Себастьян, я изранен, но изранен я в самое сердце. Оно напоминает решето. И эти раны не зарастают.

Сафо дарила мне надежду, что есть еще какой-то непостижимый для меня смысл. Но и она не постигла его. Ее больше нет. И даже Тор решил уйти в небытие.

В моей жизни, пожалуй, было уже все: и эйфорическое счастье, и бездны боли, было все, что только может вообразить себе человек, и многое из того, о чем людям не дано даже помыслить. Единственное, что остается для меня загадкой, – это смерть. И именно за ней я ухожу.

Санкт-Петербург, 25 января 2015 года

Общежитие на улице Доблести. Одиннадцатый этаж. Полумрак. За окном ночь. У окна стол, заваленный всяческим хламом: ноутбук, книги, ноты, грязные кружки и чайные ложки, сахарница, пачка с печеньем, принтер, электрический чайник, пепельница из пивной банки. Справа вдоль стены две кровати, на одной из них у окна спит Себастьян. Слева пианино с открытыми струнами и кофр с контрабасом в углу. Дальше еще одна пустая кровать, почти упирающаяся в шкаф-стенку. За столом, облокотившись на крышку клавиатуры, сидит Настя. Ярко-синие глаза, иссиня-черные волосы до плеч, красная клетчатая рубашка, голубые джинсы-скинни, фиолетовые резиновые тапочки на пару размеров меньше требуемого, носки из разных пар: оранжевый и красный. Настя мрачно пьет кофе, перечитывая дневник в свете полуполоманной настольной лампы, стоящей на верхней крышке пианино в окружении турки, пакета кофе, кипятильника кружек и украшенных пластиковыми шариками еловых лап в банке из-под варенья. Себастьян медленно открывает глаза, пытаясь осознать реальность. С удивлением обнаруживает себя в кровати и в пижаме. Руки перебинтованы. Одеяло в крови. На одежде Насти тоже застыли темные пятна.