Няне в это время было за восемьдесят. Полутурчанка, в молодости она была писаной красавицей, прожила достаточно бурную жизнь и на язык была островата. Татарин всплескивал руками и то бил себя в грудь, то швырял на пол тюбетейку, очень довольный, что попал на настоящих продавщиц, с которыми поторговаться – удовольствие. Так или иначе, торг заканчивался. "Князь" уходил, посмеиваясь в усы, покачивая головой: "Совсем шайтан-старуха!" Разгоряченные продавщицы долго еще обсуждали перипетии переговоров, переходя от торжества к отчаянию: "Надул-таки, нехристь, бусурманская душа!" Горничная, в продолжение всей операции картинно стоявшая у дверей в качестве незаинтересованной наблюдательницы, пожимала юными плечиками своими: "Ну уж, ни знаю. Ни в жисть бы ни стала с грязным халатникам торговаться!!" А я, про которого все забыли, сидя на табуретке где-нибудь в углу, смотрел во все глаза, слушал во все уши и запоминал, запоминал…
А бывало иначе. Та же няня (горничные, кухарки менялись, няня пребывала вечно) с несколько виноватым видом заглядывала "в комнаты".
– Наталья Алексеевна! – дипломатически, вроде как бы к случаю, начинала она. – Да разносчик там пришедши… Китаец (или ярославец)… Стоит, ну прямо не выгонишь! Может, мальчикам чесучи (она говорила "чунчи") купить, рубашечки к лету сделать… Как бы хорошо… Или:
– Шесть простынь – я вам говорила – совсем прохудивши… Может, посмотрите?
Мама считала никак не достойным согласиться сразу.
– Марья Тимофеевна! – недовольно говорила она (няня некогда была маминой кормилицей). – Сколько уже было по этому поводу разговоров?! Все это можно отлично купить и в Гостином, и в "суровской" на Сампсониевском… Терпеть не могу "коробейников лихих": не при крепостном же праве мы живем…
Няня не возражала ни слова, но и не уходила. Все знали за мамой одну слабость: "столбовая дворянка", она была "хуже цыганки" насчет поторговаться. Торговаться она могла где угодно и с кем угодно, хоть в "Английском магазине" на углу Мойки и Невского, хоть у "Александра" на Невском, 11. И ведь всегда выторговывала что-то…
– Ну бог с вами, зовите уж… – говорила она после некоторой внутренней борьбы, якобы уступая доказанной необходимости.
И тогда, мягко ступая по паркету войлочными подошвами, в комнату входил вкрадчиво кланяющийся узкоглазый китаец в синей "дабе", или, весело – но в меру весело! – пристукивая крепкими каблуками, появлялся разных лет русачок – иной раз курчавый и разворотливый, как Ванька-ключник, иногда спокойный, но очень быстроокий, все сразу замечающий и учитывающий – и образа в углу, и портрет Льва Толстого на стене, – опытный офеня. И начиналось чудо…
