– Кстати! – встрепенулся дремавший Судья и посмотрел на Константина Ипатьевича. – На прошлой неделе для реабилитации этой конституционной программы пригласили кризис-клерка, и он предложил для повышения эффективности сделать удовольствие не регулярным, а ежедневным. Рабочее название программы «СУ-365», то есть – стабильное удовольствие 365 дней в году! Абонементы решили раздавать ограниченному числу высококвалифицированных специалистов. Остальные, также, как и прежде, будут жёстко фильтроваться и доступ получат только самые достойные и платёжеспособные… Ну, вы меня понимаете, – Судья озорно подмигнул Обвинителю, а потом вдруг, опомнившись, густо покраснел.
Общественный обвинитель стал поспешно выдумывать ответ, но вместо этого также густо покраснел и, чтобы хоть как-то справиться с собой, навис в неудобной позе над столом, уткнувшись в свои бумаги. Вдруг на пол упал выскользнувший из чьих-то рук фотоаппарат. Неловкий журналист, шёпотом проклиная сам себя, опустился на колени в поисках камеры, разлетевшейся на большие, средние и маленькие пластмассовые сегменты.
– Извините, пожалуйста, – слабым голосом проговорила Анастасия Поликарповна, – я устала. Могу я сесть.
– Нет, – почти рявкнул Судья всё ещё злой сам на себя. – Это не по регламенту!
– Но, Ваша честь, давайте позволим… – начал Защитник.
– Я сказал – не-е-ет!
– Хорошо… хорошо… – испуганно заговорил Карл Фридрихович, обеими руками отстраняя от себя что-то невидимое.
– Продолжайте уже, Константин Ипатьевич! – раздражённо проговорил Судья, суетливо раскрыл первую попавшуюся папку и привычно спрятал лицо за твёрдым переплётом.
Общественный обвинитель потрогал исписанные листы, лежавшие перед ним, помолчал и спросил:
– И что же, Анастасия Поликарповна, ваша дочь стала регулярно практиковать удовольствия?
– Да, но прежде Фрося несколько месяцев обучалась в специализированном Профориентационном лагере, потом успешно сдала экзамены и получила медицинский талон для бесплатной операции по стерилизации. И только после операции и реабилитационного периода Фрося стала легитимной участницей программы и была допущена к работе.
– Ну вот, какие вы молодцы! – саркастично всплеснул руками Общественный обвинитель. – Добились желаемого: сделали стерилизацию. И тут бы, думается, время в довольстве коротать да горя не знать! Ан – нет! Пожили-пожили стерилизованными и вдруг умирать решили… Почему, позвольте спросить?
– Я уже многократно отвечала на этот вопрос, пыталась его интерпретировать с разных точек зрения… Но, надо признать, мне сложно выстроить истинную причинно-следственную цепочку… Последние годы Фрося стала очень замкнутой, хмурой, дикой. 7 апреля прошлого года, когда я застала её на кухне с пистолетом, – Подсудимая замолчала, опустила глаза, – одним словом, на тот момент мы не разговаривали с дочерью уже дольше года. То есть вообще не разговаривали. Никак. До этого был период, когда мы достаточно доверительно общались. Просто как-то так вышло… Сближались, сближались и однажды стали очень доверять друг другу. Я испытывала тогда какое-то странное чувство. Не знаю… что-то похожее на эйфорию. Мне вдруг всё показалось не таким уродливым. Я осознала, что я не одна. Рядом со мной есть близкий человек. Очень близкий. Который любит и понимает меня. Тогда-то я и рассказала Фросе о том случае… с корытом… Фрося обиделась, расплакалась, а потом и вовсе устроила истерику. Я её еле успокоила…
