Оказавшись здесь в первый раз, в полузабытом отрочестве, Онже не посчастливилось даже приблизиться к терему. Тот лишь поманил, но тут же исчез, рассыпавшись в прахе ушедшего сновидения. В другой раз он подошел ближе, но не сумел подняться по лестнице. В пятый одолел все ступеньки, но дверь оказалась на крепком замке. Теперь снова. Дом манит, тянет к себе, и ему страстно хотелось бы оказаться внутри, но торопиться нельзя. Чуть поспешит – сон развеется снова. Ступит резвее чем нужно, и в тот же миг пробудится.
Отблескивают солнцем окошки, поскрипывают перила, вот он снова на высоком крыльце. Боясь прищемить дверью собственную удачу, он бережно тянет за ручку, и на сей раз она поддается. Он внутри. Ни мрачная и ни ясная, ни тесная и ни просторная, ни убогая и ни роскошная, единственная светелка почти пуста. Солнечный луч падает сквозь оконце на потемневшую стенную обшивку, на келейную утварь, на простенькую деревянную мебель. Здесь нет ничего лишнего и все на своих местах.
Он тихо смеется достигнутой цели. Здесь всего более чем достаточно, и от этого так покойно душе, столько лет мучимой неизвестностью. Только вот…
Нет, здесь определенно что-то не так. Какая-то неуловимая, но навязчивая деталь ломает общее впечатление. Снова оглянув горницу, он убеждается в том, что картина неполна. Отчего-то нарастает изнутри чувство подвоха, ожидание близкого шока. Ощутив себя на грани нового пробуждения, он жадно обшаривает глазами каждый угол и каждую стену, ворошит взглядом нетронутую постель, ворочает мебель в надежде преодолеть последний, невидимый оку барьер. Незаслуженная обида, чувство несправедливой беспомощности вгрызаются ему в грудь, выхватывая как всегда прочь из лесной сказки.
***
Будто добравшись до скомканного кем-то и сваленного в кучу вороха мысленной ткани, я пытаюсь разобрать этот навал. Тяну за нитку, сматываю в клубок, нахожу другую – сматываю в клубок, тяну за третью – и она оказывается переплетена с первой. Сплетаю косу из двух, трех, пяти нитей. Ворох шуршит, опадает, мнется, но его хитросплетениям не видно и края. Упрекающий взгляд Онже высверливает мне череп, но я даже не поднимаю глаз. Лишь то и дело выхватываю ковбойским жестом из кармана ежесекундник, и строчу в него жутким египетским почерком, от которого мою первую учительницу хватил бы кондратий.
– Братан, хорош фигней заниматься, трогаемся! – насущная жизнь вторгается в автономную работу сознания. Не отрывая глаз от свеженарисованных каракуль, я погружаюсь в волжанку. Краешком глаза примечаю старшего мастера, застывшего в проеме цеха: он вышел нас проводить. Краешком уха слышу, как Онже начинает что-то нудеть про работу. Краешком тела ощущаю: мы трогаемся.
