На языке Лесьяра закрутился мучавший его вопрос, словно дьявольский волчок. Наконец бондарь не выдержал:
– Не страшно-то: всей Сивини раскрыться, что сборщика прибил, а? Деньги-то его куда дел? Обратно-то в деревню ничего не вернулось.
– Не я губил – не мне и возвращать. – В уголках глаз старосты пролегли опасные морщинки. – Мало ли что твоя мамка спросонья нашептала, когда я с нее слез. Пущай она ответ и держит.
Шутка была спущена с привязи, но никто не улыбнулся. Невысказанная угроза, поданная одним взглядом, сулила ледяное соседство с пропавшим сборщиком податей.
Истимир толкнул притихшего приятеля и потащил за собой.
– Вернемся до сумерек, – бросил он на прощание.
– Ступайте с Богом. И помните: без перемочки3 сдохнем вслед за полями.
Вскинув руку в небрежном жесте, Лесьяр подстроился под шаг Истимира, уже взбивавшего лаптями облачка пыли. Бондарь обернулся, бросая на деревню легкий взгляд того, кто скоро должен вернуться. В тенях домика, принадлежавшего мукомолу Позвизду, сверкнула золотая точка. Лесьяр ухмыльнулся. Похоже, за их отбытием наблюдал батюшка Людевит собственной персоной. Небось опять одной рукой крестился, а второй почесывал хозяйство под рясой.
– Пошли уже, – позвал его Истимир. Когда угрюмый староста сделался ничего не значащей букашкой, застывшей на фоне опаленных солнцем домиков, косец накинулся на приятеля: – Совсем сдурел? А если он тебе в глотку сосновую шишку забьет и скажет, что так и было?
Лесьяр, абсолютно уверенный в своей счастливой звезде, изобразил растерянность:
– А я что, без шишки хожу?
Косец подавился заготовленной репликой и рассмеялся. Хохотнул и бондарь.
По бокам от выбеленной дороги потянулись поля картофеля. Зелень давно покинула стебли и листья, уступив отравленной солнечной желтизне. Почва шелушилась трещинами. Казалось, между грядками вбивали штыри, что использовались для строительства Чугунного Колесопровода, первой железной дороги Российской Империи. Фигурка вдалеке, не разгибая спины, собирала с умирающих листьев паразитов. Трещали одуревшие от жары цикады.
Вскоре разбитые солнцем поля сменились лесом, и приятели ступили в изумрудную духоту. Несмотря на вездесущую тень, образовываемую дубами и осинами, дышать было совершенно нечем. Словно сушь вытягивала из листьев жизнь, обращая ее в разлитое по теням раскаленное призрачное олово.
Лесные шелесты убаюкивали, и Лесьяр, желая сбросить подступавшую дремоту, спросил:
– Как думаешь, Третьяк действительно прикончил того сборщика?
