Заскрипели ворота и оттуда выкатили телегу, запряженную двойкой скакунов. Мы помогли переложить раненого, а потом развернулись и собрались возвращаться в пустыню, как услышали голос стражника:
– А вы куда?
– Ну, так никого в город после заката пускать нельзя, – повторил я его слова.
– Это закон, – добавил Лихт.
– Э, нет. Так не пойдет. Да завтра этот господин мне голову отсечет, если узнает, что я его спасителей на ночь глядя в пустыню выгнал. Быстрее заходите.
– Так мы к пустыне привычные, – попытался отговориться я.
– Я ему это потом не объясню. Сказал заходите, значит заходите и быстрее, ворота закрывать надо.
– Спасибо, лэр десятник, заулыбались мы с Лихтом. Дома ночевать все же приятнее.
– Вам спасибо. Где хоть его нашли-то?
– В пустыне, с версту отсюда. Около гор. Там еще входы в катакомбы.
– А-а-а. Знаю, знаю. Ну, бегите домой.
Наставник был сильно удивлен, когда мы вошли через парадную дверь, а не через потайную.
– Что случилось? – спросил он, и мы рассказали ему все в подробностях.
– Вы поступили правильно. Хоть это и создаст нам проблемы. Но жизнь человека важна. Нужно будет сделать вот что. Завтра с утра дождитесь, когда к вам наведается этот господин, поговорите с ним. Особо не переигрывайте. Изображайте простолюдинов вашего возраста, но умеющих выживать в пустыне. Заподозрить он ничего не должен. Потом мы вместе уйдем в катакомбы до того, как про это прознает его хозяйка. Я полагаю, это она приходила к тебе, Сэм.
Не думаю, что она станет болтать, раз не проболталась до сих пор, поэтому жить той жизнью, что мы жили до этого вполне возможно и после того, как она уедет. Думаю, за мной последят какое-то время и отстанут.
– Хорошо, наставник, – ответил Лихт. – Мы все сделаем.
На следующее утро наставник ушел на работу в свою лавку, а мы остались дома. Раздался стук в дверь, потом не знакомый мужской голос произнес:
– Куда прешься в чужой дом? Тебя приглашали?
Снова стук, и уже знакомый голос:
– Сэм, Лихт, это я, десятник Клим. Открывайте.
Я открыл дверь и вышел, за мной вышел Лихт. Мы увидели вчерашнего нашего пациента и, наконец, смогли разглядеть его нормально, вблизи, в сознании и не разодранного в клочья. Высокий, стройный блондин, с карими глазами, что выдавали его с потрохами. Цветастый камзол, украшенный драгоценной вышивкой. Широкие штаны, заправленные в высокие сапоги с дорогущими бляшками. Серьги в ушах с драгоценными камнями, перстни почти на каждом пальце.
Внешне он смотрелся щеголем, любящим развлечения и удовольствия, тратящим кучу денег на прожигание жизни. Таким он хотел казаться. Но вот его глаза говорили о том, что этому человеку не чужда дисциплина и самопожертвование. Воля, сила и стойкость скрывались в его глазах. Этот человек повидал много смертей и много боли, но это его не сломило, лишь сделало сильнее.
