– Маша, – представилась Маша.
– Ты, наверное, вся в маму, – продолжала Мышь.
– Наверное, – согласилась Маша. – И ещё в папу, – добавила.
– И большая у тебя семья? – продолжала Мышь. И Маша, обрадованная такой приятной мыши, всё-всё-всё ей рассказала: и про маму, и про папу, и про братьев, и про Человечка-Ящерку, и про Умную Волшебницу, и про Динозаврика, и про то, как Динозаврик нашёл свою семью и живёт теперь у своей внучатой племяннице Серой Вороны, и, как, наверное, ему сейчас хорошо, и что она обязательное его проведает, словом про всё и всех – что знала и кого знала. Когда Маша рассказывала про маму, папу и братьев, про Динозаврика и Серую Ворону, Церковная Мышь умилительно слушала: про маму и папу всегда умилительно слушать, как детки рассказывают, а Серая Ворона была её старой приятельницей и почиталась Мышью, как положительная и приличная птица, не чета всяким филинам и голубям. Когда же Маша заговорила об Умной Волшебнице и Человечке-Ящерке, Церковная Мышь сплюнула и лапкой себя обмахнула, и прошептала что-то вроде: «спаси и сохрани». Но Маша так увлечённо рассказывала, что и не заметила.
– Ты с этими греховодниками не водись, – вдруг предостерегла Церковная Мышь. – Они хорошему не научат. Знаю я их, – и Мышь снова лапкой обмахнулась.
– Кого знаете? – не сразу поняла Маша.
– Этих греховодников, – строго уже заметила Мышь. – Эту, спаси и сохрани (опять обмахнулась), Волшебницу, и этого крокодила зеленого.
– Почему крокодила? – удивилась Маша.
– А кто же он? – удивилась и Мышь, – крокодил и есть.
– Но он же, ящерка, – возразила Маша.
– А ведет себя как крокодил. Приличных людей во грех вводит. В субботу такую уважаемую прихожанку оконфузил. У людей праздник, радость, они на престол подарки ставят: кто вино, кто муку, а она, бедная, колу американскую, будь она трижды проклята, и пакет с чипсами. Сраму было – страсть. И ладно бы никого рядом, так лукавый народу в храм понагнал и всё молодых, всё зубоскалов.
А на Пасхе, когда куличи с яйцами освещали, он все яйца на шоколадные подменил – вот сюрприз так сюрприз! И подменил не кому-нибудь, а самым уважаемым матушкам, кто денно и нощно за церковь нашу молятся! Батюшка чуть святую воду не пролил, когда позор такой увидел. Так что крокодил он, и не спорь со мной, милая, – строго, по-церковному, заметила Мышь. – А меня как старую обижает, – вздохнув, продолжила. – Как какой праздник, он всех котов с города понагонит, они проклятые, возле прихожанок трутся, те их гладят, а мне и носу на двор не высунь. У всех праздник, а мне сиди, трясись от страха.
