Так я побывал в первом путешествии с Риткой.
Намечтавшись, я шел домой, прихватив бутылочку для отца. Он держался молодцом, ходил с тростью на биржу, обзванивал знакомых по поводу трудоустройства, шутил. В доме царила хорошая атмосфера, мама и младшие не теряли оптимизма.
Ритка приехала в июле. Чтоб мы могли встретиться вдвоем, сообщила родителям не верное время прибытия электрички – на полтора часа позже реального. Я волновался. Надел новые футболку и кроссовки, джинсы вынужденно остались прежними. Мысли роились в голове. Вдруг вспомнилось, что на многих фото из Кракова рядом со светловлаской отирался подозрительный тип, холеный, с неприятной рожей…
Наконец – поезд, томительные мгновения, и вот Ритка с небольшим саквояжем элегантно порхает по ступенькам вагона.
Это была она и не она одновременно. Те же смеющиеся губы, брови вразлет, светлые локоны, тот же взгляд полный жизни и уверенности, но я чувствовал: это не Ритка, которая живет в моей голове. Волосы в незнакомой прическе, бледная помада взамен прежней алой, ресницы черней черного и такие огромные! Я не специалист в женских фенечках, всех деталей не передам, но тогда подумалось, что Риткино цветение куда сильнее моего, рвётся в стратосферу ракетой, закручивает (не может не закручивать!) вихрем мужчин из целевого каталога Альгиды Элеоноровны и Бориса Ивановича, а сама Ритка становится частью жизни бесконечно далекой от Ейска.
Мы смотрели друг на друга робко улыбаясь и будто бы стыдясь этой робости. Она сделала шаг навстречу и все незнакомое, чужое испарилось, я бросился к ней и стиснул в объятьях. Моя!
К дому пошли пешком, Ейск не большой город. Я тащил саквояж, она несла подаренные мной цветы, спрашивала как я пережил год разлуки. Протокольный вопрос вообще-то! Конечно скучал, сны снились всякие, интимные, а иногда кошмары. Ну, про кошмары я умолчал. В какой-то момент Ритка остановилась и посмотрела на меня так, что в груди вскипело.
– Поцелуй меня, пожалуйста. Прямо сейчас, – подрагивающими губами попросила она.
Мы находились в центре, на улице Энгельса, прохожих сновало порядочно и меня это прежде смутило бы (не люблю показуху, Ритка знала). Но отчего-то ей требовался поцелуй там и тогда, в определенной точке пространственно-временного континуума, как выразился бы Эйнштейн. Взглянув в бездну Риткиных глаз, я без колебаний поцеловал, забыв мгновенно о прохожих, о нормах морали и воспитания. Просто почувствовал – так правильно, а я, как уже говорил, не люблю размышлять над чувственным, размышления всё портят. В ответ она, легенький воробушек, обвила мою шею руками и не отпускала долго, даже после поцелуя.
