Нервно сглотнув, я тяну эти проклятые «суриши» вниз. И его достоинство буквально выпрыгивает из них, получая свободу. Я даже назад подаюсь, чтобы в лицо мне не ткнулся.
Но ри-одо перехватывает мой затылок, заставляя замереть. А второй рукой внезапно обхватывает моё лицо, проводя пальцем по губам, проникая между них. Проводит по зубам, трогает язык, имитируя толчки.
Дыхание в моей груди спирает от испуга. А глаза буквально прикипают к подрагивающему мужскому члену совсем рядом с моим ртом. Он почти ничем не отличается от человеческих по форме. Лишь сверху от широкой бледно-розовой головки до паха идёт линия круглых гладких выступов. Но размер… реально пугает. Как это выдержать?
— Мне нравится знать, что я буду первым, кто возьмёт этот рот, — лаская мои влажные губы пальцем, произносит мой хозяин. — И мне даже жаль, что для этого пока не пришло время. Но сегодня я научу тебя ласкать моё тело и доставлять мне удовольствие по-другому, раз уж я должен пока сдерживаться.
Мне не послышалось? Минет откладывается? Мне всё равно, почему он там должен сдерживаться, раз это всё не случится именно сейчас. И перспектива ласкать его «по-другому» не вызывает во мне даже капли внутреннего сопротивления, хоть я и понятия не имею, что он имеет в виду. Ласкать ведь, а не девственность отдавать.
От облегчения, меня буквально ведёт и голова начинает кружиться. Настолько, что обессилевшее тело внезапно заваливается набок, и я повисаю в хватке его рук. Пытаюсь выровняться, но от внезапно накатившей дурноты, получается лишь сдавленно застонать.
— Что с тобой? — суровым тоном интересуется мой хозяин. Даже моё лицо отпускает. И волосы. Из-за чего, потеряв опору, я окончательно оседаю, падая на выставленные вперёд ладони. Боже, как мне плохо.
— Это от голода. Наверное, — шепчу сипло. Закрываю глаза, чтобы не видеть чёрных мушек. Но они и под веками мельтешат.
— На меня смотри! — хватает меня за подбородок, заставляя запрокинуть голову. — Почему ты не потребовала еды, когда пришла в себя? — теперь он раздражён. Даже зол.
Мне становится нестерпимо холодно. И тело сотрясает дрожь озноба. Или страха.
— Не успела.
— Значит, должна была сказать мне, — чеканит ледяным тоном.
— Я не знала, что вас это волнует. Думала, потом, — я уже сама себя едва слышу. Но слышит он.
— Глупая самка, — оскаливается ри-одо зло, отпуская моё лицо. — Почему ты дрожишь?
— Мне холодно, — шепчу, опуская голову и снова зажмуриваясь.
