Подписано: Иоганн Фауст
сведущий в элементах богословия доктор."
ПРО БАСТИЛИЮ.
14 июля – День взятия Бастилии. В год 1789 восставшие парижане штурмом взяли государственную тюрьму, освободив тем самым семерых заключенных.
Осаждавших набралось около тысячи. И когда на четвертый час штурма восемьдесят три из них были убиты, комендант цитадели, пораженный количеством жертв, начал переговоры о сдаче. Ему обещали беспрепятственный выход, а на деле отчекрыжили голову тем, что подвернулось – тупым ножом для резки овощей. С тех пор французы отмечают сей факт ежегодно. С размахом и радостью. Должно быть, комендант по жизни очень забавный был человек.
ПРО БЛОКАДУ.
Бабушка рассказывала: никогда ничего вкуснее не ела ленинградских драников из картофельных очисток. И решили мы с ней это дело повторить. Лет через сорок после снятия блокады. Но точно – на Юбилей.
Купили картошки подороже. Мыли тщательно. Чистили пожирней. В дальнейшем я принимал участие исключительно в дегустации.
Пахло неплохо. Соблазненный рекламными слоганами бабули, я запихал в рот драник целиком и потом долго жевал, чтоб проглотить и не выказать неуважение хозяйке.
Бабушка тоже питалась без энтузиазма.
– Да, не то… – резюмировала она, поразмыслив. – Может быть, масло тогда было другое… Или аппетит.
ПРО ЗАВИСТЬ БОГОВ.
Вот, наступил последний день творенья. Усталый Бог обозрел просторы своей Вселенной и увидел, что это хорошо. Засмеялся и крикнул своим Богам:
– Смотрите, Всемогущие, как прекрасно то, что я создал!
Они молчали. У Них не хватало желания материализоваться.
Бог снова окинул сотворенное и решил, что это хорошо…
«Взгляни на себя, – услышал Он Их голос, – Все – и Ты, и Мы, и Сущее – рождено случайностью. Больше ничем. Тебе недостаточно. Ты сам создаешь свои цепи. Взгляни же».
И Он нырнул в себя, как в текучую среду. Она прибывала, ниспадала, проникала снаружи и исчезала внутрь. Его окутали мириады миров, ощутивших, что значит сосуществовать. Он был творцом и частью создания – ее целью. Он воспринимал ее со всех сторон и разом. Осознавал себя прародителем и эмбрионом одновременно. Понятия висли на Нем как вериги, переходя в понимание. И понимание того, что теперь не уйти от его притяжения. Это ловушка Он шел вдоль него, точно вдоль испещренных дырами стен. Сквозь прорехи хлестала действительность, но выбраться в ее царство Он больше не мог.
Постепенно Он уверовал, что вступил в пространство потрясающей истины и внятности. Эти края и стали обителью света, что нес сокровенную суть бытия. Благодать сотворения и его гибельный привкус.
