Много позже и совершенно неожиданно выяснилось, что Григорий Иванович воевал в тех метах. Был ли он там в составе десанта Красной Армии первые три недели января 1942 года22, или участвовал в боях под Феодосией, когда, в ходе общего наступления, город был окончательно освобождён к середине апреля 1944 года23, – неизвестно. Григорий Иванович никогда не рассказывал об этом, но каждое лето ездил в Феодосию и бродил там в одиночестве, словно пытаясь найти ответ на измучивший его вопрос, – почему он уцелел. Почему уцелел именно он.
…Закрыв за собой дверь класса, я строго поинтересовалась:
– Ну, и зачем?
– Да… так, поговорить…
– А топор для чего?
– Чтобы попугать!
– Ну… и?
– Испугался! А ещё фронтовик… – Самодовольно встряхнул грязными волосами подросток, потрясая дланью24, с наколкой «СВЕТА» на все пальцы.
– Ну, ладно, пошли, поговорим.
Если бы Григорий Иванович не прятал стыдливо маленький зеленоватый якорь на запястье под длинным рукавом пиджака, а вместо того, чтобы читать нам вслух по учебнику, хоть раз рассказал о погибших товарищах, о ржавой пене в полосе прибоя… в реки крови обратил бы красную краску направлений боёв на карте… Летел бы с лестницы этот мелкий уголовник, вместе со своим плотницким инструментом. Рука-то у меня была, ох, какая тяжёлая, недаром так боялись пацаны…
Придурковатая чудачка
Ветви клёна поникли, грустно глядят они вослед улетающим стайкам весёлых листочков. Все, как один: жёлтые сарафаны в чёрный горох, розовая чёлка, черешок мундштука… Ох, молодость, молодость…
За клёном – дуб. Он строг поболе, и даже сидя на задней парте леса, умеет справиться с непоседливой своей малышнёй. Большую часть отпускает от себя как можно позже, иных же неволит остаться с ним до самой весны, – не доросли недоросли, пропадут. И хлопают они своими резными ресницами, простодушно и доверчиво, смахивая иней да налипшую снежную пыль.
Помнится, так же наивно глядела с самой последней в ряду парты и я, когда, ни с того не с сего Нина Георгиевна, наш учитель английского языка швырнула в одноклассника швабру, которой обыкновенно запирали класс, воткнув её наискось в дверные ручки. Швабра немного не достигла своей цели, и Нина Георгиевна, сомкнув на её древке пальцы, будто на знамени, погналась за учеником. Генка Алексеев, а это было он, наш тихий двоечник, который к шестому классу едва умел читать, но здорово мастерил табуреты, бегал по классу, пытаясь увернуться от учителя. Перепрыгивая парты, он гулко мычал, не открывая рта, а грузная, но спортивная Нина Георгиевна, в азарте погони, в точности повторяла все его прыжки по учебным столам и поверх них.
