К моменту начала войны мы с мамой жили в городе Колпино, под Ленинградом. Отсюда сразу же ушел на фронт и мой отец. Уже в июле – августе жители начали покидать город, ленинградский поезд брали штурмом. Люди просто бежали от войны, взяв с собой лишь самое необходимое в узелках и котомках. В толчее при отъезде меня столкнули с перрона под колеса поезда. Мне тогда на миг показалось, что я провалился далеко вниз, но испугаться не успел. – Тут же меня подхватили и вытащили чьи-то руки, втолкнув затем в вагон. Кто тогда мне помог, я не разглядел, так много народу было на вокзале! Да и не до этого было: все вокруг спешили, толкались, торопились…
В Ленинграде мы поселились на проспекте Л. Толстого у моей любимой бабушки Зины. Она работала на одном из городских заводов бухгалтером. Вместе с несколькими подругами-коллегами по работе она решила не ехать в эвакуацию, осталась в Ленинграде, городе, где родилась, выросла и прожила всю свою жизнь. Мама, работала до войны учителем химии и биологии в школе, окончила ускоренные курсы и приступила к обязанностям в больнице имени Раухфуса, ставшей военным госпиталем. Отец писал с фронта, где подробно описывал ставшее привычным всеобщее отступление нашей армии все дальше к Москве. Письма были утешением и одновременно волнением всей нашей семьи в эти долгие и не простые времена. Где-то даже суетные. Какое-то время в доме сохранялись скромные запасы продовольствия. Хозяйственная мама получала по карточкам консервированную фасоль, которую поначалу никто не хотел покупать. Потом она с гордостью вспоминала о своем мудром поступке, так как скоро в магазинах не осталось ни одной крупинки. Многого я еще не понимал в силу своего возраста. Как-то из последних яиц на завтрак мне сделали яичницу. Я раскапризничался, обиделся, что меня заставляют ее есть.
Все чаще при обстрелах мы спускались в бомбоубежище – это был сырой подвал нашего многоквартирного дома. Было ужасно нудно и скучно неподвижно сидеть при слабом свете маленькой лампочки, то и дело мерцающей и гаснущей от раздающихся взрывов. Я развлекал себя как мог. Взрослые постоянно были чем-то заняты. Скучными, как мне казалось, разговорами. В основном они сводились к одному: как дальше жить в таких не человеческих условиях и где искать еду? Ведь скоро зима! Встает вопрос об утеплении жилищных условий. Я был занят другим. Всегда с собой прихватывал какую-нибудь игрушку или букварь. И часто вот так вот, в потемках, среди людской толпы в тесноте забывался и уходил в свой собственный мир, в котором не было бомбежек и взрослых проблем. Тихо гудел игрушечным самосвалом в углу подвала с облупившейся штукатуркой.
