– Бабушка, вот как ты леса не боишься? – спросил я. – А вдруг медведь?
– Медведь к огню не пойдет, – рассмеялась она. – Да и видала я вещи пострашнее медведей. Меня уже ничем не напугаешь.
Я знал, про что она говорит. Про войну. Про неё всегда так говорят, а то и вовсе молчат.
– А расскажи! – почему-то шепотом попросил я.
Она глянула на меня своими веселыми глазами с морщинками в уголках, словно не верила, что я хочу её слушать.
– А не испугаешься?
Мне даже не по себе стало, но внутри уже свербило возбужденное нетерпение, пробегало мурашками по спине предвкушение жути.
– Нет, ба! Расскажи!
Тогда она уставилась на костер очень серьезным немигающим взглядом.
– Ну слушай, малыш.
И мне показалось, что пламя стало ярче, а когда баба Галя заговорила, я будто увидел всё, о чем она рассказывала.
Сорок лет минуло с тех пор. Было мне двадцать, когда война началась. Я училась в Ленинграде в летном. Самые смелые и веселые ребята там были! Суд да дело – вот я уже в поле и задача остановить врага на подступах к Ленинграду.
А немцы наступают. Что они тут творили, ты бы знал! Целые деревни уничтожали! Сгоняли людей в какой-нибудь дом и заживо сжигали. Кто бежал – расстреливали в лесу. Вся земля в крови, до сих пор чувствуется.
Она тяжко вздохнула.
– Мы с Мишкой Поповым, штурманом, летали вдвоем на новенькой «сушке»(1). Меня часто посылали в разведку, наверно потому что девка. Но и боевые вылеты были. Только сейчас речь не о них…
К тому времени я сделала двенадцать вылетов, а этот был тринадцатый. Нам надо было уточнить расположение немцев, на сколько они продвинулись.
Взлетели ночью, чтоб не засекли, с Сиверского аэродрома, тут недалеко, – она махнула куда-то в сторону. – Все шло по намеченному, но бывает так, что чувствуешь – быть беде!
Подбили мою ласточку! С воздуха расстрелял вражеский Мессер(2). Фюзеляж загорелся, и мы с Мишкой горели внутри.
Никакой не было возможности спастись: парашюта не брали – малая высота. Мишка не отвечал, я потом уже увидела, что его осколком снаряда убило.
А я сделала, что могла: развернулась, чтобы до аэродрома дотянуть. Но когда поняла, что уже не вижу ничего, пошла прямо в лес на посадку.
Бабушка вдохнула и подбросила в огонь полено. Я слушал, затаив дыхание.
– А дальше, ба?
– Плохо я это помню. Самолет трясется, кругом пламя, кожу жжет, дым забивается в рот и нос, в горле саднит. Ударилась о землю сильно, но все-таки кое-как смогла выбраться из кабины.
И давай по земле кататься, чтобы огонь сбить. Только сырая трава и спасла.
