Все здесь было грязно, гнило и отвратительно, но Китти приготовилась к гораздо худшему. Она начинала верить, что никакой мистической власти у Ари над ней нет.
Они остановились еще раз и заглянули в палатку побольше, служившую молельней. Над входом был прибит грубо выстроганный символ Меноры, ритуального подсвечника. Ей представилось странное зрелище: старики качались взад и вперед, напевая непонятные молитвы. Для Китти все это было словно из другого мира. Ее взгляд остановился на одном особенно грязном, бородатом старике, навзрыд и горестно плакавшем.
Давид взял ее за руку и вывел из палатки.
- Глубокий старик, - сказал Давид, - что вы хотите. Он беседует со своим богом, рассказывает ему, как он прожил жизнь безгрешно, блюдя все его законы, веря в святую Тору и безропотно перенося любые ниспосланные испытания. Он просит бога избавить его от страданий: он этого вполне заслужил своей праведной жизнью.
- Эти старики, - сказал Ари, - никак не поймут, что единственный мессия, способный избавить их от страданий, - это штык на конце винтовки.
Китти посмотрела на Ари - в нем было что-то нечеловеческое.
Ари почувствовал неприязненный взгляд Китти. Он схватил ее за руку.
- Вы знаете, что такое "Зондеркомандо"?
- Ари, не надо..., - сказал Давид.
- "Зондеркомандо" - это бригада людей, которых немцы заставляли работать в крематориях. Мне бы хотелось показать вам здесь другого старика. Он выгреб кости своих собственных внуков из печи в Бухенвальде и отвез их на тачке. Признайтесь, миссис Фремонт, видели ли вы на своей станции скорой помощи что-нибудь похлеще?
У Китти переворачивались внутренности. Однако тотчас же взяла верх обида, и она, чуть ли не плача, выпалила:
- Вы действительно не остановитесь ни перед чем.
- Я не остановлюсь ни перед чем, чтобы только показать вам, в каком отчаянном положении мы находимся.
Не говоря ни слова, они только зло посмотрели друг на друга.
- Пойдем, что ли, в детскую зону, - сказал он, наконец.
- Давайте, чтоб уж скорее покончить со всем этим, - ответила Китти.
Все трое прошли по мосту над колючей проволокой в детскую зону, и их глазам представился жестокий урожай, взращенный войной. Они прошлись по зданию стационара вдоль длинных рядов коек, где лежали туберкулезные дети; зашли в другие отделения, мимо искривленных от рахита суставов, лиц, окрашенных желтухой, незаживающих гноящихся ран. Они зашли также в закрытое отделение, битком набитое детьми с остекленевшими глазами, из которых смотрело безумие.
