Сыграй о любви…
Когда мягкий искристый туман
Легко спеленает замёрзшую душу,
Я сон разбужу
И долго смотреть ему буду в глаза немигающим взглядом.
Он – часть меня,
Непутёвого, смертного, вдаль глядящего палладина,
Который ушёл за ворота, едва не предав мечту.
Сыграй о друзьях…
Когда мир не желает и правды,
Ни счастья, ни жалости в буднях мерцающей тьмы,
Когда люди стараются быть, когда жить стараются боги,
Мы уходим навек,
Чтоб вернуться обратно через мгновенье
И в ноги упасть, и молить о несбывшейся милости к ближним –
Не к нам,
Мы и так уже прокляты не один и не сотый раз.
Сыграй о судьбе…
Когда музыка стала забавою грязных ночлежек,
И филиды, и барды присягают на верность римским крестам,
Я скелу свою сотворю и закутаю бережно в люльке,
И в лес понесу,
Где сидит в тишине та, что играет на флейте,
Которую я попрошу:
Сыграй о любви…
Домом Уриена эту большую семью и её ближних стали именовать уже позже, к тому моменту, когда я вошёл во взрослую пору. Но владыка Уриен стал довольно знаменит к исходу своей жизни, поэтому весь этот род, как за несколько колен до него, так и не одну сотню лет после называли именно домом Уриена.
Ну а пока Уриена ещё даже не думали зачинать, при дворе его отца родилась Ллейан. Вернее, потом её назвали Ллейан, Отшельница. Потому что ещё отроковицей была она нелюдима и мало кого привечала в ближнем своём кругу. А данное при рождении имя – придворный жрец Йессу Гриста друид-расстрига Блехерис даже совершил модный уже в ту пору обряд погружения в воду – очень скоро позабылось.
Минуло 15 зим, и родители уж было отчаялись выдать Ллейан замуж – стольким она из-за своего несносного нрава уже успела отказать! – но тут произошло вот что…
… Как-то раз Керридвен сказала Морврану:
– Полетай, сынок, поохоться, развей хандру! А то ты после этой своей службы у человеческого вледига уже столько времени сам не свой, места себе не находишь. Да и мама хочет приготовить сегодня кое-что особенно волшебное.
И продиктовала список всего, что нужно ей было для очередного отвратительного на вкус – да, терпеть их никогда не мог, будь они хоть трижды колдовские! – варева в Котле. Морвран на память никогда не жаловался. Обернулся гигантским вороном и был таков.
