Лишь Керридвен приходила к Манавидану каждый день. Жгла вокруг него костры, отпаивала отварами из своего Котла, разговаривала.
– Давай-давай, солёный мой, приходи в себя. А то просидишь здесь не только все поражения римлян, но и явление двух заморских богов, которые, в отличие от римских, наш народ в покое не оставят.
И она оказалась, как всегда, права. Если не по поводу Митры, то касательно Йессу Гриста – точно.
За заботу и сочувствие Манавидан, которому, наконец, показалось, что и со сковавшей его болью он сможет дальше жить, считал себя до скончания веков обязанным Керридвен. Поэтому и не отказал в странной, на первый взгляд, просьбе. Провести через Аннуин двух христиан, старика и юную девицу.
– Только одно условие – пока идём, никаких ваших крестных знамений. Сами понимаете, Аннуин – это вам не мир смертных. Съест за святотатство и не подавится. Вижу, вы поняли. Тогда идёмте.
Я был знанием Мананнана о Риме
Рим бежит спустя столетья
Из Британии огромной,
От гойделов и от саксов
И от пиктов диких орд,
От деметов и корнубов
И от Севера седого,
От сарматов-расселенцев,
Чей далек стрелы полёт.
Прочь бегут латифундисты,
Эквиты и ветераны,
Каждый день под новый парус
Ветра западного ждут.
В страхе перед прежним миром,
В отвращении – к чужому,
Но с надеждой в новом месте
На века найти приют.
Из пределов, где когда-то
Гордо аквила сияла,
Рим бежит, забыв, наверно, –
Риму некуда бежать.
Потому что плоть от плоти
Рим с Британией давно уж,
И теперь вдвоём решать им,
Или жить, иль умирать.
Потому что Рим британский,
Он не в Риме появился,
Он – в Британии рожденный,
Не на склонах Апеннин.
И навряд ли беглецов тех
Кто-то ждёт на континенте –
И в столь разных новых землях
Их исход, увы, един.
Идя сквозь Аннуин, они слышали мысли друг друга:
– Говоришь, бывший друид?
– Но я не говорил тебе об этом, господин.
– Разве друиды бывают бывшими?
– Наверное… Я-то есть.
– Видать, пересидел я у моря, раз до сих пор не понял, как изменился мир. И знаешь, тогда, все эти неполные два человеческих века, даже он на меня не взглянул.
– Кто?
– Отец. Лир. Море. Забыл, что ли, бывший?
– Я? Нет, я так… задумался. А почему?
– Что «почему»?
– Почему забыл?
– Потому что – Море. Бескрайнее, безбрежное. И не замечающее мириады своих детей. Возможно, это меня и подстегнуло когда-то. Подстегнуло к тому, чтобы в итоге стать тем, кто я есть сейчас.
– Ты велик, господин…
– Вот этого не надо. Тем более что ты чтишь совсем другого, не нашего бога.
– Да, и он велик.
