Изнемогая от желания и похоти, неумело, наверно слишком поспешно сливались наши измученные бесконечным ожиданием тела в единое целое, умирая от страха неизвестности, рождаясь вновь оттого, что мир не исчез, а мы не превратились в пену или камень.
Потом наступила тишина. Нас ещё долго качало на тёплых волнах уютного блаженства. Смертельная усталость и чувство благодарности к Лёльке обездвижили меня. Это длилось неимоверно долго, целую вечность, хотя стрелка часов продвинулась за это время не более чем на десять минут.
Лёлька теребила губами моё неимоверно чувствительное ухо, нежно ласкала, чем вновь возродила неистребимое эротическое желание. Нам повезло: несмотря на неопытность, мы избежали неприятных последствий. Родители так и не узнали о наших чересчур тесных отношениях.
Мы купались в комфортных потоках любви и счастья до окончания моей девочкой школы. Окружающие люди уверенно считали нас парой, говорили, что мы очень похожи, что просто обязаны и вынуждены быть вместе.
После десятого класса Лёлька уехала учиться. Я писал ей подробные письма каждый день, увлечённо сочинял стихи, иногда приезжал к ней на несколько дней в гости. Жизнь была прекрасна. Она имела сокровенный смысл, была на долгие годы продумана до мелочей.
Одного я не знал. Сущего пустяка, который невозможно предусмотреть – Лёлька влюбилась.
– Как же мы, наша любовь, наши отношения, наши искренние чувства?
– Мне было с тобой хорошо, даже замечательно… но с Лёшей намного лучше. Прости, Егор! Это сильнее меня.
Мы расстались. Я выдумывал один за другим счастливые сценарии возрождения чувств: ждал чуда, надеялся, что Лёлька одумается, страдал от неразделённости чувств.
Напрасно. Лёлька вышла замуж за своего лейтенанта, уехала с ним в забытый людьми и богом таёжный гарнизон. Больше мы никогда не встретились.
И всё же я ей благодарен. Лёлька не стала скрывать свою любовь, не придумывала оправданий, не изворачивалась, не лгала.
Наверно Лёшка оказался в тот момент дороже и ближе лишь потому, что оказался рядом.
Я сам виноват. Любовь никогда нельзя отпускать от себя далеко и надолго.
Та любовь, что выдумали двое
Была весна, и сладостный дурман
Непобедимо веял над домами,
И были так похожи на обман
Весь этот день и наша встреча с вами.
Александр Ильин
Самохин за зиму сдал: ссутулился, осунулся, побледнел. Не сказать, чтобы выглядел больным и хилым, но прежде его лицо неизменно излучало оптимизм, походка пружинила, а сам Игорь был душой кампании. Теперь он обособленно сидел на кресле в углу комнаты в позе кучера и делал вид, что сосредоточенно читает технический журнал.
