Вторым, на что я сразу же обратил внимание, едва он нагнулся поцеловать меня (а я терпеть не мог всяческие поцелуи) был слабый запах, мгновенно связавшийся в моем мозгу с зернышками тмина из тминного кекса.
Еще я заметил, какие у дяди Роберта желтые-прежелтые зубы.
Дядю Констанса же я полюбил с первого взгляда, таким он был толстым, круглым, радушным и опрятным. Да что там, дядя Констанс был настоящим денди! В верхней петличке он носил цветок, а белоснежная рубашка казалась еще белее по контрасту с одеждой его брата.
Впрочем, я заметил при этой первой встрече и кое-что странное прежде, чем заговорить со мной и покровительственно положить мне на плечо пухлую руку, он бросил быстрый взгляд на брата, словно испрашивая его позволения. Вас может удивить, что мальчик моего возраста сумел заметить все эти тонкости, но, уверяю вас, в ту пору я замечал решительно все. Увы! годы и лень притупили мою наблюдательность.
II
В ту ночь мне приснился ужасный сон. Я проснулся с криком, и Боб Армстронг прибежал успокаивать меня.
Отведенная мне спальня, как и все комнаты в этом доме, была большой и практически голой. Обширное пространство пола серой пустыней тянулось от кровати до каменного камина, такого же, как в бильярдной. Как я впоследствии выяснил, по соседству располагались помещения слуг сперва спальня Армстронга, а дальше комната миссис Спендер, экономки.
В то время Армстронг был холостяком, да и по сей день не женился. Он обыкновенно твердил мне, что на своем веку всегда любил столько женщин зараз, что никак не мог собраться с мыслями, чтобы выбрать какую-нибудь одну. А теперь он слишком долго пробыл моим личным телохранителем, слишком приспособился к моему образу жизни и слишком обленился, чтобы менять свое семейное положение. Не говоря уж о том, что ему недавно стукнуло семьдесят.
Ну так вот, что я увидел во сне. Хозяева затопили ддя меня камин (и не зря комната промерзла насквозь), и мне приснилось, будто, проснувшись, я увидел, как пламя затрепетало и вспыхнуло в последний раз перед тем, как угаснуть. И в этом ярком проблеске я вдруг осознал, что в комнате что-то движется. Что-то шелестело и шуршало в углу, но видно еще ничего не было.
С бешено бьющимся сердцем я привскочил на постели и тут, к полному своему ужасу, различия скорчившуюся у дальней стены какую-то отвратительнейшую желтую дворнягу, страшнее и безобразнее которой невозможно себе вообразить.
Мне трудно, мне всегда было трудно точно описать, всю кошмарность этой желтой собаки. Частично эта жуть заключалась в гнусном цвете, частично в тощем и костлявом туловище, но больше всего в отвратительной морде: плоской, с острыми крошечными глазками и зазубреными пожелтелыми зубами.
