…Вот и наступил вечер, зажглись светильники, принесли ужин, а дяди всё нет. Как только об этом подумал Стефан, он услышал лязг решётки и голоса, стук каблуков по полу. Они становились всё громче и громче. Он обхватил руками решётку и выглянул: к нему направлялись надзиратель, дядя Мартин, Домбровский и патрульный Бриннер. Последний кивнул надзирателю, и тот отворил решётку. Стефан улыбнулся.
– Слава Богу!
Патрульный повернулся к дяде и пригрозил ему пальцем.
– Ещё раз застукаю за такими делишками, и вы будете делить вместе камеру, понял?! Сейчас же выматывайтесь, не занимайте лишнее место!
С этими словами он ушёл. Дядя обнял племянника, и они с Домбровским вышли на улицу. Солнце склонялось к закату, подул лёгкий ветерок, шелестя ветки деревьев. Фонари один за другим зажигались, а машины, словно гигантские светлячки, проносились мимо с молниеносной скоростью. Город погрузился в огни фонарей и фар и походил на гигантскую гирлянду среди тёмного летнего неба. Трое сели в форд, Стефан устроился на заднем сиденье. Дядя завёл мотор и сказал:
– С минуты на минуту должен начаться аукцион.
– Мы туда едем? Зачем, дядя Марти? Вы что, думаете, что можете что-то купить?
– Но там же будет Джисфрид, верно? Вот и попросим денег за всю эту ситуацию, как за моральный ущерб.
– Вы не боитесь, что он может вызвать полицию и арестовать Домбровского за похищение шкатулки?
– Так он же не знает, что это Домбровский сделал, мальчик мой. Мы ему об этом и не скажем. Он всё равно думает, что это сделали воры или кто-то там ещё, а имена бывших владельцев вещей, как правило, там не разглашают. Едем на аукцион!
– Дядя, я никуда не поеду.
– Поедешь, мальчик мой, мы торопимся!
– Хорошо, но больше я с вами никуда не поеду.
Стефан увидел через зеркало нахмуренное лицо дяди. Он почувствовал, как сердце стучит у самого горла.
– Что-то случилось у тебя, Стеффи?
– Дядя, меня из-за вас в тюрьму уже упекли!
– Не выдумывай, сынок. И вообще, тебе надо быть осторожнее и бдительнее. Сажают только тех, кто совершает оплошности.
Стефан почувствовал нарастающую злость, словно дядя пытается выставить его дураком. Он вцепился в сиденья и сказал:
– Дядя, я буду откровенен с вами: меня не интересуют ни ваша судьба, ни судьба редакции. Я увольняюсь.
Дядя поднял бровь.
– Здрасте, приехали! Вот это да, Стеффи. Ну хорошо, малыш, выбор за тобой. Я тебя вполне могу понять. Только давай сначала съездим на аукцион, а потом уже отвезу тебя домой, к родителям. Ты можешь пока побыть в машине.
