– А ты разве не нежный и недобрый?
– Только с животными и детьми. Но если ты будешь вредничать, грубить, подкалывать, чем я на это могу ответить, как ты думаешь?
– Тем же?!
– Вот именно.
Да уж, рассуждать он мастер.
– Странно, то что те девушки, с которыми ты только спишь не уродины.
Раинер пожимает плечами.
– Она думает о своей красоте, как удлинить ногти и что надеть. А о том, что происходит у нас в городе, или у меня в душе ей плевать. Она только и умеет, что раздвигать ноги. Если раньше я пытался такую девушку удовлетворить, то сейчас я ничего не делаю. Да и ей, по сути, все равно. Думаешь, тебе бы это понравилось?
– Быть такой, как ты или как она?
– Неважно.
– На твоем месте я бы не пыхтела, ища эти короткие связи. А быть такой, как она, я бы никогда не смогла.
– А если очень хочется секса?
– На этот вопрос я не могу ответить, потому что не знаю, что это.
– Хорошо тебе.
– Терпи. А долго ты встречался со своей бывшей девушкой?
– Полгода.
– Она с тобой учится?
Раинер кивает. Мы доходим до фонтана Басен.
– Она хочет все вернуть. Но измену я не прощаю.
Я украдкой смотрю в его профиль. Он тоже скашивает глаза в мою сторону. Мурашки бегут по спине. Я опускаю глаза себе под ноги. Раинер поворачивается ко мне и предлагает пройти в ресторан La Flottille. Я соглашаюсь. Мы обходим гранд канал, вся молодежь и туристы собрались на улице под козырьком ресторана. Раинер проходит в помещение я следом, тут почти пусто. Мы садимся за столик и заказываем по чашке капучино и круассаны с шоколадом.
– Это ведь еще не конец парка?
– Нет, еще далеко.
– Сколько раз ты тут был?
– Это седьмой. Есть еще сад у дворца Большой Трианон и Малый Трианон. Чудная ферма Марии-Антуанетты. Все за один день не обойдешь.
Мы сидим друг против друга и я не могу не заметить, его золотисто-бежевый цвет кожи, двухнедельную щетину, которая ему к лицу. Без очков его раскосые глаза кажутся, будто они накрашены, но нет, у него всего лишь очень черные густые брови и ресницы, а красные губы создают такой контраст, что от него сложно отвести взгляд. Серьга в ухе придает образу особую брутальность или сексапильность, черт я не знаю, он просто красивый. Он ловит мой робкий взор и еле заметно улыбается.
– Знаешь, я вот смотрю на тебя и у меня создается впечатление, что ты нечистый француз.
– Так и есть. Мой дед испанец, а прабабушка турчанка. Они были единственными в роду не французами.
– А чьи глаза?
– Матери. Она была моделью, пока не родила меня.
