− Ну да, ты же из-за границы, − хохотнул я, радуясь, что быстро нашел деньги.
− А вид у тебя шальной, − заметил Степа.
Он принес гитару.
− Порепетируем?
− Давай, – согласился я.
Степа любил электрогитары, в юности он выпиливал их округлые туловища из дерева, набивал «кишками» и оживлял. Парочку ему удалось собрать, звучали они довольно сносно.
Дурачась, мы изображали Элвиса Пресли. В Польше нашей любимой веселой игрой по вечерам было боготворить Элвиса.
− Возможно, Элвис и прослыл к концу жизни жирдяем, но он всегда был королем рок-н-ролла, – голосом мистера Коричневого из «Бешеных псов» говорил Степа. − Потом были другие, может, и покруче, но Элвис был первым.
− Элвис – это круто, − чужим баском подыгрывал я. − Однажды я подумал, что в середине пятидесятых Элвис Пресли и Мерлин Монро были как две части одного существо, ну, типа двуликого Януса. Пока они были вместе на Земле, и каждый занимался своим, их дела шли успешно. Только Элвис полез на экран со своими «Голубыми Гаваями», как тут же Монро уходит из этой жизни. Да и Элвису актерство не принесло удачи, он тоже вскоре сдал… Потом он еще раз явился миру весь в затянутый в черную кожу, но это уже был траур по божеству Элвис-Монро. Сами по себе подобные божества безумно хороши, но они активно помогают тем, кто прожирает мир в труху, и потому они обречены.
Степа сделал большие удивленные глаза, и мы запели на мелодию «Love me tender»:
− Элвис не сыграл свой последний концерт. Его просили, он говорил нет. Мы знаем, что жизнь любит шутить. Сначала щекочет, а потом бить. Элвис! Звезда рок-н-ролла. Элвис! Король поп-звезд. У каждой звезды свои недостатки, у Элвиса их нет!
− Слушай, сегодня же день рождение у Марьяны, − отыграв завершающий аккорд, вспомнил Разин.
− У какой Марьяны? Которая за «Россией» живет?
− Ага, встретили её вчера там. Все такая же красивая, как Монро. Говорит, приходи на день рождения.
− Пойдём?
− Не, я вечером в кино.
− С подругой с этой?
− Ага. Ты сходи, тебе обрадуются и удивятся.
− Схожу.
− Привет ей. На вот, коробку польских конфет от нас подари. А это твоя двадцатка.
− Это не просто двадцатка, старик, − помахал я бумажкой. − Это билет на райский поезд! Увидимся на моём концерте в Олимпийском.
– Удачи!
В приподнятом настроении я шел по городу и мысленно играл на гитаре. Всего четыре аккорда хорошо знакомой песни: Вдруг почувствовал: пора; и не надо понимать. Просто надо уходить и скорее догонять…
− Ого, кого я вижу, − удивилась Марьяна, открыв дверь. – А я слышала, ты в дурничке. Сбежал, что ли?
