На саммите-что-был-на-прошлой-неделе русский архитектор из шведского бюро показывал картинки шведских же интерьеров и едко их комментировал. И вот показывает он великолепную кухню-столовую, большие окна, никаких штор или, там, жалюзи, много света и мало цвета, всё такое приглушенное и прозрачное. Это, говорит, лакшери для шведов и эконом для русских. И все заржали. Потому что реально – так и есть.
Я просто после таких статей начинаю думать о том, как бы мне выкупить вот эту квартиру, которую снимаю. Меня не пугает ни трещина вдоль стены, ни слышимость, ни подбегающий периодически потолок. Просто я как подумаю, что мне когда-нибудь опять проходить через вот эти рябые стены и неадекватных идиотов, прям страшно становится.
И даже накатить от страха нечего. Дом пустой от алкоголя с пятницы. Веду трезвую жизнь.
* * *
Эй, кто перевёл тысячу и на какие цели?
Люди, ну вы чо? Чья тысяча? Я же её потрачу!
P.S. А всё. Выдыхайте. Нашёлся владелец. Это, оказывается, мне за писательский талант гонорар. СПАСИБО
А вы все дураки, вот.
* * *
Чтобы вы понимали, насколько плохо у меня с головой.
У нас отключили горячую воду. И я поставила эту самую воду греть. Чтобы помыть бошку. И посолила.
* * *
О, а вот и новые соседи и их новая дрель. Здра-а-а-авствуйте, блядь. А чем вам старые дырки не подошли?
* * *
Вчера поставила пост про похудевшую Олечку Картункову, и мои друзья (я б даже сказала «так называемые друзья») как набежали, как давай хвастать, что они тоже все худеют, или жрут и не полнеют, или какая у них сила воли, электронные весы и рвение. А я лежу больная в кроватке, спала опять в полглаза, какие-то ебанушки разбудили меня в восемь, едва я опять начала вырубаться (я, кстати, поняла, почему я под утро могу заснуть, а под ночь – нет: потому что за ночь я изматываюсь окончательно и организм сдаётся, ладно, Оля, поспим, хуй с тобой – и «хр-р-р-р») и вспоминаю, как ночью во вторые полглаза мне пришёл сон про то, что я ем краба. Или лобстера. Или омара. Хуй знает, я их никогда не ела, поэтому не разбираюсь Огромная такая оранжевая дудка, а я тяну из неё мясо, жую и думаю – о, вкусно, почти как палочки из минтая.
ПОЧТИ КАК ПАЛОЧКИ ИЗ МИНТАЯ.
Твою ж мать....
Господи, в очередной раз я понимаю, что не ела ничего слаще морковки, вы тут со своими похудательными успехами, выдергушки кончились, сморкаться некуда, кашель задолбал, эти дуры разбудили, ааааа!!
Пошла поплачу.
* * *
Господи, как же мне хочется маминых котлеток с картошечкой. Я не помню ни вид, ни запах, ни вкус, но помню, что это было восхитительно. Сначала они с батей полдня крутили фарш, наполовину свинина, наполовину говядина, сырая картошка, лук-чеснок, вот это всё. Потом мама делала маленькие котлетки, не круглые, нет-нет! – круглые это тефтельки, и даже если в них не было риса, я говорила, что это тефтельки, а значит и не ела, поэтому котлетки всегда, всегда! всегда!! были вытянутой формы. Батя чистил в большую алюминиевую кастрюлю картошку и ставил на плиту. Полусырая картошка называлась витаминизированной и подавалась к столу по полкартошечки на брата, чтобы скрасить одиночество, пока доварится остальное. С витаминизированной картошечкой мы ели тонюсенькое сальце с свежим чёрным хлебушком (тем, что сейчас называют второго сорта, но хуй знает, это точно не чёрный в нынешнем понимании, это чёрный хлебзаводской хлеб, мякушный, свежий, обязательно со сгрызенным уголочком на краю, потому что ну невозможно же не отгрызть, пока тащишь его из булочной – пах он невозможно). Потом мама открывала крышку на сковородке, накладывала всем по две котлетки, а батя сливал бульбу и обязательно стряхивал под крышкой, чтобы была рассыпчатой, рыхлой, прям разваливалась на ложке. Картоху с маслом я не любила, а поскольку была всё детство малоежкой (ебана, это теперь в меня лезет свежее и несвежее), на стол в основном накрывалось так, чтобы Оля могла пожрать без капризов. И вот рыхлая картошечка, пар прям валит, поджаристые котлеточки, их много, хватит и на добавку, но на завтра – нет, поэтому добавку лучше не поощрять и мама может строго сказать «это папе на завтра!», какой-нибудь овощной салат, конечно, из своего, дачного, помидорки-огiрки-редисинка с зеленушкой, мятой, сочной, мокрой, всё заправлено сметанкой, но макать в общую чашку ни-ни, сразу ложкой от мамки можно схлопотать. Батя-то разрешал, он и сам любил помацать хлебушком жижу из салата, а мамка была образованная, с высшим образованием, пыталась всё привить нам манеры, но какие манеры, мы ж крестьянские дети, да и мамка тоже, тайком куриных лапок наварит и жрёт, аж светится. И вот стоит всё это украшение на столе, господи-боже. Прямо полстраны бы щас продала за этот стол, да кто ж купит.
