Полицию вызвал утром, неожиданно объявившийся, всеми похороненный, хозяин дома. Выглядел он не важно. Худой, обросший, но явно не собирающийся на тот свет, Борис Семёнович тихо сидел в своём инвалидном кресле и смотрел на бездыханное, истерзанное диким животным, тело жены. По его, изуродованному в аварии, лицу было невозможно понять, что он в действительности чувствует. Лишь лихорадочно блестевшие, покрасневшие глаза, да голубая жилка, набухшая на виске, выдавали в нём человека, перенёсшего сильнейший стресс.
– Понимаете, я так устал от всего… Я хотел уйти из этой жизни, смалодушничал. Но в последний момент передумал, решил, что мне просто необходимо какое-то время побыть одному, всё обдумать, переосмыслить. – Как бы оправдываясь, ни к кому конкретно не обращаясь, произнёс Варшавин. – А когда понял, что моё место рядом с любимой женщиной, то было уже поздно.
Губы инвалида горестно скривились, придавая изуродованному лицу злобное, хищное выражение.
Следователю, слушавшему рассказ политика, стало как-то не по себе, на мгновение ему показалось, что перед ним сидит вовсе и не человек, но стряхнув с себя наваждение, он вновь увидел перед собой усталого, убитого горем, мужчину.
– Она так боялась этих волков… – Продолжал изливать душу, ничего не замечающий, Борис Семёнович. – Предупреждала меня, что их обязательно нужно всех изловить… Иначе не избежать беды. А я не успел…
Следователь успокаивающе похлопал по плечу, перенёсшего такую утрату, Варшавина, а сам крамольно подумал: «Накаркала себе на голову, бедолага».