, освещаемый зловещими всполохами молний. Кованый сундучок – в одной руке, старый меч поржавевший от пролитой крови – в другой.
–– Ну тогда уж скорее б-большой засаленный саквояж и страшный пот-т-темневший скальпель!
–– Ох! И сколько же готических романов вы прочли, мистер Каннингем?
–– Уже достаточное количество. Ни од-но-го! – рассмеялся тот в ответ.
–– Ну, тогда скорее это простая встреча с обычным попутчиком в длинном путешествии называемом 'Жизнь' ! – я беззастенчиво пресек романтический порыв Джорджа.
–– Гмм. Но это не какой-нибудь унылый зануда из провинциальной дыры? – спросил Джордж капризно. – Мой личный список невзрачных и ничтожных знакомых невелик, ведь я прилагаю немалые усилия чтобы он не вырос. И список этот уже со-вер-шен-но заполнен на сегодняшний день!
Капеллан покачал головой. Он прикурил одну из своих тонких коричневых сигарет и объяснил нам что человек, о котором шла речь, был не просто доктором медицины, а тройным доктором и ученым, имеющим известность во многих областях, почетным профессором в Оксфорде и Сорбонне, интеллектуалом с огромными знаниями, широко образованным и воспитанным человеком со множеством бесчисленных достоинств и добродетелей. Словом, отнюдь не 'обычный попутчик' которого можно встретить в любой день.
Оказалось что в этом конкретном рейсе на корабле неожиданно случилась нехватка медицинского персонала, и доктор вызвался оказать некоторую помощь тем пассажирам второго и третьего класса, которые не были привычны к путешествиям по бурным водам с их неизбежными приступами морской болезни.
–– Хороший человек. Действительно с добрым сердцем! – я сказал это вполне искренне. И неожиданно для себя даже почувствовал некоторую лёгкую зависть. Отец Редгрейв быстро взглянул на меня и одобрительно кивнул. Сам же я никогда не испытывал особого сострадания и сочувствия к людям в целом. Но тем не менее, когда я стал постарше, то почувствовал что уже изрядно устал от вездесущего цинизма и пренебрежения к человеческой жизни.
Три года службы офицером в корпусе Королевских Инженерных войск 6 в самой гуще мрачных ужасов войны в значительной степени излечили меня от избыточного самомнения и снобизма. Бог знает, как сильно люди в этом мире нуждаются в гуманном отношении, сострадании и помощи. И сейчас больше чем когда-либо.
И в последнее время я даже начал относиться к отсутствию сострадания к людям как к постыдному дефекту, к огромной вмятине в моей (во всех остальных отношениях) хорошей человеческой натуре. Я пытался разбудить настоящую доброту, которая, как я полагал, просто беззаботно спала где-то глубоко в моем сердце. Может быть даже слишком глубоко, признавался я к своему сожалению, потому как я всё еще не замечал какого-либо успеха или прогресса.
