Вилл вновь погрузился в размышления, но теперь его мысли стали приходить в порядок. Он обдумывал слова, которые скажет отцу, чтобы получить прощение. Отец посылал за ним, значит, был склонен забыть ссору. Но ведь он, Вилл, отказался вернуться, в очередной раз оскорбив отца. И даже если отец не захочет простить его, сам изгонит из Веардруна, Вилл все равно должен сказать ему все, что хотел сказать, а главное – что он сожалеет о последних словах, которые швырнул отцу в лицо, прежде чем закрыть за собой дверь его покоев. Поссорившись с отцом, он упустил возможность получить право на имя и герб Рочестеров, как того хотел отец, но не сожалел об этой утрате. Зато отец убедится в его бескорыстности и отсутствии желания тягаться с Робином за наследственные права, в чем Вилла постоянно подозревали. Граф Альрик, конечно, знал, что Вилл никогда не собирался оспаривать права Робина, но все равно потребовал от него письменного отказа от прав старшего сына и принесения Робину вассальной присяги. Сейчас Вилл понимал всю разумность действий отца, но в тот злополучный день!..
Отец должен скоро вернуться из Лондона, и выезжать в Веардрун надо не позднее завтрашнего утра. Тогда он опередит отца, и у него будет день или два в запасе, чтобы наговориться с Робином. При мысли о младшем брате лицо Вилла преобразилось, осветившись очень теплой улыбкой. Вилл бесконечно любил брата, как и Робин – Вилла. А еще Вилл скучал, невыносимо скучал по ежедневным ратным занятиям, которых настойчиво требовало его тело, устав от вынужденного отдыха. Скучал и по книжным наукам, по самой библиотеке Веардруна, по возможности разговаривать с братом, переходя с одного языка на другой. Заговори он в Локсли на французском, и его бы с трудом поняли. А если сказал хотя бы фразу на валлийском, сочли бы или высокомерным, или колдуном. Что уж говорить о латыни или греческом! Ум Вилла так же жаждал пищи, как тело – привычной нагрузки. Он больше не мог скрывать от себя истину: жизнь в Веардруне стала для него роднее и привычнее, чем жизнь в Локсли, где прошли его детские годы.
Элизабет шла рядом, не смея нарушить молчание Вилла. По его лицу она поняла, что он принял решение, и знала, какое оно: вернуться. Ей было невыносимо грустно каждый раз расставаться с Виллом, а сейчас именно ее слова стали той каплей, которая переполнила чашу его долгих раздумий и сомнений и подтолкнула к такому решению. Он уедет, и кто знает, когда она вновь увидит его. А если бы он остался в Локсли, как и собирался, она видела бы его каждый день. Выходит, она сама решила свою судьбу. Но Элизабет слишком сильно любила Вилла, чтобы иначе ответить на его вопрос, заданный в лесу. Она хотела для него исключительно добра и прекрасно понимала, что жизнь в селении не станет для Вилла благом.
