– Приехали, – послышался низкий голос водителя.
Мы уже несколько минут стояли во дворе. Я вспомнил, что моя машина так и осталась на парковке, поэтому попросил приехать за мной рано утром, отметил комфортное вождение и попросил выключить фары. В темноте теперь вместо холодной земли выделяется тонкий слой снега, но уже достаточный, чтобы отсвечивать на фоне еще незрелой луны. Впервые в жизни я с осторожностью заходил в свой дом. Выключен ли везде свет? А если нет? Вдруг Лариса заходила и не выключила или меня поджидает очередной сюрприз? Кстати, мы так и не выяснили, что произошло месяц назад, из-за чего мне пришлось пропустить этот кусок своей жизни. И опять вспомнилась София.
Почти всю ночь я просматривал бумаги Макса, его расписание, видеозаписи, пропуская момент с Софией, так и уснул под утро у компьютера. Снова в голове прокручивалась знакомая до ужаса мелодия, снова ее голос.
– Эдуард!
Нет, это голос Ларисы. Она поднялась на второй этаж, где я пытался скрыться за компьютером непонятно от кого, наверное, от нее. Теперь она мягким тоном предложила мне кофе, но светила фонарем прямо в лицо, так что я чувствовал это с закрытыми глазами. Только ее мне сейчас не хватало!
– Держите, – она подала мне очки.
– Вы что с ума сошли?! – как только я мог видеть, резко опустил ее руку с телефоном. Головная боль теперь въелась мне в виски.
– Сойдешь тут.
–Я все слышу!
Шесть утра. Нужно быстро закрыть все файлы на компьютере и собрать бумаги, пора ехать.
– Я смотрю, компьютеры никому не вредны, даже вам! – она ткнула пальцем в монитор и вышла из комнаты, подсвечивая себе под ноги.
Переодевшись, я спустился вниз, приготовился морально к очередной ее песне о неудобстве в работе со мной, но взглянув в ее сторону, понял, что не собираюсь больше терпеть это. Столько шума от одной женщины, от одного работника.
На столе зажженные свечи и кофе.
– Почему вы не в больнице? Надеюсь, вы хоть там были?!
Пропустил мимо ее слова о бедном Максиме Витальевиче, понял, что была и сейчас вернется к нему. От кофе подкатывала тошнота.
– Бедный человек в реанимации, а вы… даже не посидели с ним! Вам тяжело, вы теперь даже… не придете к нему! – она продолжала уже с остановками, пытаясь не расплакаться, или это я пытался сдержаться. – Он… даже сам дышать не может, представляете? Надышался так, что ожог гортани. А его лицо? Его светлое, доброе лицо теперь будет не узнать, а ведь совсем молодой… тридцать пять лет!
