«Да, он не замечает, что ты не такая, как все», – сказал Хенрик, пытаясь оправдать друга, но вышло это неубедительно.
Вернулся Отто, он поднял меня со стула и поцеловал.
«Правда Марте очень идет это платье? Разве она у меня не красавица?»
Он сказал это, несомненно, чтобы загладить запальчивость в недавнем споре. И тут же ушел.
«Ну, что же, поздравляю с новым платьем», – сказал Хенрик, взглянув на меня. И тут же отвел глаза.
Но недостаточно быстро – я успела перехватить этот взгляд, и голос у него был какой-то странный. У меня забилось сердце. Да ведь он влюблен в меня!
Я тогда не отнеслась к этому серьезно, решила, что это просто забавно. Боже мой, даже семнадцатилетняя девчонка не смогла бы воспринять это более бездумно, испытать более эгоистическую радость.
В тот вечер я кокетничала с Хенриком вполне сознательно и довольно-таки примитивно. У меня в туфельке был гвоздь, который мне мешал, я сбросила ее с ноги и попросила Хенрика забить гвоздик. Он забил и надел туфельку мне на ногу.
«Надо же, я и не знал, какая ты шикарная дама. Ходишь в будни в шелковых чулках».
«Это Отто вошел во вкус и накупил для меня всякой всячины в Париже». – И я поведала Хенрику, как танцевала канкан.
Хенрика это покоробило: «Не станцевать ли тебе перед ним еще раз?»
«Не думаю, чтобы это помогло теперь, – возразила я и продолжила: – Видишь ли, все хорошо в свое время, считает Отто. И по его мнению, время канканов уже прошло. Теперь мы должны тратить наши усилия только на обустройство домашнего очага. И если я не создаю уют, то тем хуже для меня. Ведь он не замечает, что творится со мной. И отнюдь не потому, что он не думает обо мне, напротив, он как раз много думает, но почти всегда как о своей собственной вещи, хотя и особенной вещи, не похожей ни на какую другую».
И мы вновь обсуждали Отто.
«Можно сказать, что он думает о других гораздо больше, нежели о себе. Но все остальные должны, так или иначе, принадлежать ему. Ведь именно поэтому он так хорошо и работает. Не думаю, чтобы он мог хорошо работать исключительно ради самой работы. Он готов умереть ради тебя и детей, Марта, но не ради дела».
«Деревенщина! – пронеслось у меня в голове. Но я мгновенно сказала себе: – Нет, ты не имеешь никакого права так отзываться о нем, это просто подло и низко». Я пыталась вытравить это слово из своего сознания, но не могла не смотреть на Отто свысока.
«Бедняга, он изо всех сил старается предугадать твои желания, и ему даже не приходит в голову, что другой человек может иметь совсем другие устремления, нежели он сам. Он уже давным-давно забыл, что ты не урожденная Оули».
