– «…Зачем он в наш колхоз приехал, зачем нарушил мой покой!..» – где-то в стороне мастерски сажала сладкие ноты более консервативная овощеводческая бригада.
«Тра-та-та-та…» – вторил ей неугомонный дятел.
Когда отошли на приличное расстояние, Семен, опустив глаза в землю, на удивление спокойно, будто всего лишь просил закурить, произнес:
– Петрович, ты знаешь, – прости… но, ведь, я тебя хотел прибить… – сняв кепку, он провел ладонью ото лба к затылку, словно хотел причесаться, и поднял на агронома ничего не выражающие глаза.
От такой неожиданности Владимир Петрович растерянно улыбался, и не знал, что ответить, – словно потерял дар своей речи…
Пока же Владимир Петрович в молчаливой растерянности стоит и собирается с мыслями, – мы тем временем заговорим немного о нем самом.
Ему было 33 года, высок, упитан, с крупными, но, в то же время, недурными чертами лица. Правда, его несколько портили покатые плечи, но все равно из-за своей в целом представительной наружности он пользовался неизменным успехом среди женщин, – хотя никогда и не носил усов; если бы вы случайно встретили его на улице, то, наверняка, обратили бы на него свое внимание, а, может быть, даже попросили табака или на худой конец задали вопрос – который час.
Давно был женат, имел троих детей: два сына-школьника и маленькая дочь.
В свое время окончил сельхозинститут, имел комсомольское прошлое, состоял в партии, был прекрасным специалистом своего дела.
Однако, стартовавшая ракетой карьера Владимира Петровича (после института – секретарь райкома комсомола; затем, – в 26 лет! – председатель колхоза) в какой-то момент резко притормозилась, – будто вошедший в плотные слои земной атмосферы метеорит, – из-за его скандальной страсти к слабому полу, и что более существенно, – к выпивке, откуда, как известно, прямая дорога к декадансу. Он и сам не заметил, как безнадежно увяз в этой трясине разгульной жизни, – словно кролик в кольцах удава.
Поэтому на одном месте долго не задерживался: год-два – и его жена снова паковала нехитрый скарб. За четыре года он сменил три колхоза.
К тому же, эту досадную нестабильность усугублял заносчивый, но, вместе с тем, вялый характер Владимира Петровича; у него все как-то не получалось ладить с начальством. Он как бы по инерции продолжал мнить себя при дверях высоких должностей, – в то время как по вышеупомянутым причинам личного свойства его карьерный поезд давно скрылся за очередным поворотом судьбы, и на деле, когда вновь открывались его пороки, с ним переставали всерьез считаться даже на колхозном уровне. То есть, он жил в неком миру амбициозных надежд и иллюзий, на которых в реальности им же самим любовно взращенный зеленый змий давно поставил жирный крест. Но Владимир Петрович никак не хотел с этим мириться и, вместо того чтобы быть покладистым, упрямо и без нужды дерзил начальству: да, вы меня плохо знаете!.. вы де обо мне еще услышите!.. мы с вами еще кое – где встретимся!.. – и многозначительно кивал в ту сторону, где находился далекий областной центр…
