- Вчера гости все подъели, а сегодня из дому не вылезала, - объяснила скудость стола Гуля. - Сейчас мы с тобой немножечко хряпнем, друг сердечный! - ворковала Гуля, смолоду любившая веселое винное ускорение крови, и вытаскивала большие, зеленого стекла бокалы. - Глупость, конечно, коньяк из таких бокалов, да еще и зеленых, но эта мелкота, они все грязные, - и махнула рукой в сторону помоечного, как его называла, столика возле двери, где стояла вчерашняя немытая посуда, - Знаешь, я подумала: к черту рабство! Если я не хочу ее мыть, то могу, в конце концов, и не мыть, не правда ли, друг мои?
- Гуленька, конечно, правда, - улыбаясь, умиляясь ей, ответил Сан Саныч, склонив голову набок. Он смотрел на нее восхищенно, и она чувствовала это и приходила в кураж. - Ты просто молодец. В нашем поколении таких людей, как ты, уже нет.
- Что ты имеешь в виду? - переспросила Гуля, любившая всякого рода комплименты и ожидавшая услышать приятное. - Налей-ка, голубчик. Вот так. И хватит.
- За твое здоровье! Гуля, ты поразительная женщина! Ты - прекраснейшая из женщин! Я тебе ничего нового не скажу, но ты - эвиг вайблих! Елена, Маргарита и Беатриче в одном лице! - восторженно, искренне и вдохновенно понес Сан Саныч, подымая мутный зеленый бокал.
Гуля захохотала, положив на лоб худую, съехавшую внутрь, как это бывает у пианистов, кисть.
- Я так давно не слышала этих благородных имен, что в первый миг изумилась, с чего это ты мою милую Беатриче, Беатрису Абрамовну, в такую возвышенную компанию записал! Ох, я забыла ей позвонить! - сквозь смех вспомнила она.
- Да ну тебя, Гуля! Не даешь собой восхищаться!
- Я? Да сколько угодно! Что может быть приятнее даме, чем восхищение... Разве что... - И она снова залилась смехом.
- Ах, Гуля, Гуля, ну как тебя не любить! Это же просто невозможно! простуженно трубил Сан Саныч.
Она сидела в широком кресле, ручка которого была подвязана старым поясом от халата. Голубые, свежевыкрашенные волосы дымились вокруг ее маленького черепа; как всегда круто была подрисована бровь, а под ней драгоценный, смеющийся, умный глаз. Сан Саныч налил по второй.
- Да, Гуля, дорогая, я хочу выпить за чудо женственности, за чудо твоей женственности! - торжественно провозгласил Сан Саныч и, склонившись, поцеловал ей руку.
Что-то хрустнуло в памяти. Близко-любимо-знакомое, что проступало в чертах капитана Утенкова, - это же Шурик был, Шурик!
А Сан Саныч, дурак, все витийствовал. Размякнув от коньяка, лепетал о шелковых коленях, которые он так любил в детстве, о нежных перчатках, прикосновение которых так волновало, и даже о подзорной трубе, которую она когда-то ему подарила...
