Сейчас напротив него сидел как раз такой экземпляр – дед Бородач. Почему его так прозвали, никто уже не помнил. Говорили только, что была с ним какая-то история в молодости, и что связано это было с козлами.
Аркадий отложил диктофон и планшетку и вздохнул. Два дня трястись по грязи в кузове ЗИЛа, и ради чего?..
– Ты это… не переживай! – Попытался подбодрить его дед Бородач – Я его ща вызову, по балакалке, побалакаете. Все, че хошь, тебе расскажет.
Он, кряхтя, сполз с завалинки и пошел в избу. Аркадий потопал следом, без всякого энтузиазма. Только восхитился по дороге широтой прогресса – и сюда, видимо, добрались мобильники…
Дед вытащил из тумбочки поблескивающую металлическую коробку, поставил ее на стол и провел над ней рукой. Коробка пикнула. Аркадий насторожился.
– Петровича мне надо, – сказал дед Бородач.
Коробка сыграла несколько нот и выплюнула луч света. Через секунду он превратился в объемное изображение небритого, докрасна загорелого мужика, неопрятно жующего что-то возле трактора. У Аркадия отпала челюсть.
– Петрович, даров! – как ни в чем не бывало заговорил дед. – Тут к нам городские приехали, из университетов. Колыбельную хотят записать, которая твоей бабки. Напоешь может?
– Погодь, – пробубнил Петрович и шумно сглотнул. – Кто там чего хочет?
Дед Бородач махнул застывшему Аркадию:
– Поди сюда, тебя ж оттуда не видно!
Аркадий неуверенно подошел и встал рядом. Голограмма Петровича впилась в него глазами:
– Даров! Ты, что ли, песни записываешь?
– Й… я…
– Для истории? Ну, для потомков?
– Д-да.
– Ну, слушай.
И Петрович дурным голосом запел. Аркадий только таращился. Песня уже кончилась, а он так и не включил диктофон. Петрович допел, вытер губы ладонью, попрощался и погас – дела, сенокос.
– Ну, как? Так пойдет тебе? – весело спросил дед Бородач.
– Что… это было?
– Это? Да балакалка же, я ж сказал. Можно кого угодно показать. У нас три таких на деревню, у меня, у дохтура нашего и на почте.
– Откуда они у вас?
Дед Бородач махнул рукой:
– А-а, давняя история. С самолету принесли. Тут разбился один, лет пятьдесят назад, круглый такой, как тарелка. Иностранный. Упал, и задымился. А наши ребята как раз на покосе были, рядышком. Они раз туда, и пилота вытащили. А он совсем плох был, серый, почти зеленый, лысый совсем, и глаза темные-темные, без зрачков. Ну, мужики его сразу к дохтору. Две недели провалялся, потом вставать начал. Как оправился, сразу к самолету своему горелому побежал. Да только от него мало что уже осталось… Растащили.
