– Всего-то? Нет, не буду на это надеяться, комбинат надёжнее будет.
– Лёня, я о другом сказать хотела, только не при Соне. Ты хорошо подумал, когда ребёнка брал? Я, когда Сашеньку на себя взяла, не сомневалась, что сил хватит. Но годы идут, и я уже не та. Сколько мне суждено жить, я буду с детьми. Но я не вечная. Ты понимаешь, что с двумя детьми найти жену тебе будет трудно?
– Бабушка, что я должен тебе ответить? Ну, нашёл я жену, оказалась подстава. Она, конечно, обманула, но и сам я хорош. Я же её не сердцем выбирал, а умом. Речи она правильные говорила о семейной жизни. Когда мы с Моникой… да чего сравнивать! Я любил её, и она меня. Я два года в авральном режиме её травмированную обхаживал, на её взбрыки не обижался, о дочери не вспоминал. Я с радостью бы двадцать лет с ней прожил, даже с такой больной. Я её полюбил, когда меня бросили в интернате, это в память навсегда врезалось: я ревел, мальчишки дразнились, а она взяла меня за руку и увела на лестницу, усадила на ступеньки и дала бутерброд. Я тогда маленьким совсем был, она даже была выше меня ростом. Бабушка, я не хочу, чтобы мальчику тоже так же пришлось плакать. Чёрт с ней, с семейной жизнью! То есть нет, семья – это мы: ты, я, дети. И Соня пока с нами. Ей, конечно, надо влюбляться, замуж выходить, детей рожать. Но в трудную минуту не сомневаюсь, поддержит. А у меня будут подружки, но в дом я кого ни попадя больше не приведу. Да, слушай, а что Иван Иванович говорит?
– Сказал, чтобы не опасались, мол, заказчик похищения умер, подельников арестовывают, нас гарантированно оставили в покое. Когда следствие закончится, расскажут подробности.
Ещё месяц прошёл. Натан вовсю болтал, Саша привыкла, что у неё есть маленький брат, и уже порой его обижала. Наталья Алексеевна сильно уставала, ведь малыш был с ней весь день. Лёня пока никуда не устроился, но и из дома зарабатывал достаточно. Он прерывался в течение дня на ремонт, забирая с собой Натана, который старательно стучал рядом с ним во дворе деревянным молотком, и давал возможность бабушке передохнуть. Наталья Алексеевна согласилась наконец-то убрать со двора строительный вагончик, чтобы он не скрывал красивый фасад восстановленного старинного здания. Лёня долго вздыхал, не решаясь приступить к сносу, вспоминая, что она называла печь местом силы. Кстати зашедшая в гости Анна Ивановна легко разрешила его сомнения, посоветовав разобрать вагончик, не трогая печки, а потом продлить стоящую рядом теплицу всего-то на метр, чтобы печь оказалась в ней: «Двойная польза: и мусор сжигать, и теплицу отапливать». А Таисия Андреевна принесла из музея фотографию тридцатых годов, на которой была запечатлена первомайская колонна, а на заднем плане виднелся их дом, тогда ещё целый. Оказывается, вход в него был с Храмовой улицы, тогда Интернациональной, а теперь опять Храмовой. Лёню совершенно потрясли водосточные трубы с раструбами, ажурные решётки на крыше для снегозадержания и такого же рисунка перила на балкончике над входным застеклённым тамбуром, а также мелкий переплёт рам. Бабка Паша, поностальгировавшая над фотографией, вспомнила, что ромбики, идущие полосами сверху и снизу, были застеклены красным стеклом. И он загорелся идеей вернуть дому первоначальный облик. «Такие деньжищи за металлолом!», – возмущалась Анна Ивановна. Но Лёня даже взял кредит, чтобы свою мечту осуществить.
