И пошкандыбала по ступенькам на свой третий этаж.
Уже после одиннадцати в дверь позвонили. Глянула в глазок – всё тот же. И рядом покачивается эксперт Толя. Открыла:
– Неужели выпивка кончилась?
– Выпивки – до хрена, – промычал пьяный в хлам Толя. – А вот закусь кончилась.
– Милосердная самаритянка, – начал расшаркиваться мелкий.
– Короче, – рявкнула Лара. – Килограмма пельменей хватит?
– Щедрейшая самаритянка!
Не успела отойти от двери – снова звонок.
– Что ещё?
– А у Димки кастрюли нет!
– Сковорода есть? – Толя мотнул головой. – Жарьте!
Глава четвёртая, в которой Лару обвиняют во всех смертных грехах
И за две недели, как ни странно, больше не позвонили. Ни мама, ни Славик. Только Вовка Пинчук объявился, друг детства:
– Ларчик, сто лет не виделись. Надо бы поговорить.
Ох, надо. И лучше говорить с Вовкой, который всегда на её стороне. Договорились встретиться у неё на квартире в обеденный перерыв. Лара смылась с работы ещё до двенадцати. Насчёт того, чем гостя покормить, она не беспокоилась. Едва начатая упаковка пельменей, на которые она глядеть не может, для Вовки – самое то. Они подростками с Витей, бывало, подрядятся в ближайшем продуктовом муку разгружать, а плату берут пельменями. Поставят трёхлитровую кастрюлю и гипнотизируют её взглядом, пока вода закипает. И не голодали, вроде, в те времена. Их отец был жив тогда. И Вовкин. Оба работящие малопьющие мужики. А пацаны захлёбывались слюной над магазинными пельменями. Поняла их Лара спустя много лет, когда Славик в подростковый возраст вступил. Тощий пятнадцатилетний подросток за раз съедал столько, сколько ей, взрослой женщине, за неделю не умять. Всё в рост уходило.
У аквацентра пригородный совхоз с утра выставлял тонар с собственной продукцией. Лара от многих слышала, что там сметана гораздо вкуснее, чем из супермаркетов, и решила прикупить её к пельменям. Заодно прихватила буханку хлеба, Вовка по советской привычке всё с хлебом ест. Расплачиваясь, обратила внимание на подростка, который сверлил её угрюмым взглядом. Уже не в первый раз она его видит. Кажется, он живёт в её подъезде. Пробежала стайка мальчишек. Похоже, они травят самого маленького. Надо разогнать. Пригляделась:
– Миша!
Миша Лопухов с рыданием кинулся ей в объятия. Боже, ну и запах! Пахло не только немытым телом, но, кажется, и чем-то похуже. Замёрз, описался.
– Я вас д-два дня-а тут жду-у.
– Я живу вон в той башне. Ну-ка, бегом!
Когда Лара подбежала к своему подъезду, Мишу за шиворот держал Дмитрий Сергеевич и о чём-то спрашивал. Она сказала:
