Нет, теперь-то Верóника не хуже него представляет в чем высший смысл постельных упражнений, но тогда она, с одной стороны, испытала отвращение при описании подробностей, а с другой, – порадовалась, что ей не стали лгать. Ее волновал только один вопрос «не заменит ли она мою маму?!» и отец со смешком объяснил, что ее место в его сердце не сможет занять никто и никогда.
Молоденьких актрисулек и моделек через отцовскую спальню прошло за эти годы достаточное количество, но Верó на это было наплевать. Кого волнуют бабочки-однодневки? В смысле, одноразовые девки? Пусть и надеющиеся на свадебное продолжение. Но при этом не способные найти общий язык с единственным родным Эверту человеком – его дочерью. По ее классификации они делились на две категории: подлизы и хамки. Если с первой категорией, поддакивающей любому ее слову, еще можно было ненадолго смириться, то попытки «крутых» девиц, сразу начинавших намекать на ее грядущее обучение в закрытых пансионах подальше от Вены, следовало сразу пресекать. И она научилась жестко поступать с хищницами: угрозы, слёзы, истерики, шантаж, притворство, ложь, белые мышки из зоомагазина в шкафу, попытки научиться играть на скрипке над ухом у очередной оккупантки, хороши были любые средства, лишь бы привели к нужному результату – исчезновению из их жизни очередной претендентки на нечто большее, чем скрасить отцу несколько ночей. И вот уже следующая неудачливая охотница на банкира Калленберга с плачем собирает чемоданы, изрядно, как правило, потяжелевшие после близкого знакомства с ним…
Но однажды ее привычные методы поведения дали сбой. И виноват в этом был ее отец, переоценивший запас прочности собственного организма. Вернувшись с очередного совещания с банкирами из Франции, после которого участники отметили достигнутое соглашение обедом с неприличным количеством алкогольных напитков, он, вернувшись домой, продолжил пить коньяк. Слава Богу, что Верó в тот вечер зачем-то понадобилось зайти на кухню, где она и обнаружила отца, лежащего на полу и никак не могущего встать. При этом его рвало так, что казалось, он вот-вот выплюнет на пол не просто содержимое, а и сам желудок.
Верó до сих пор не могла забыть, как рыдала, как срывая ногти, набирала номер 141 и кричала в трубку, что у больного сильная тошнота и рвота, и что он не может сам принять вертикальное положение, а потом с ужасом сидела возле отцовского неподвижного тела и ждала приезда скорой помощи, боясь, что врачи могут не успеть. В карете скорой помощи, куда ей удалось прорваться как единственной родственнице и представителю больного, под вой сирены она тряслась всем телом и прикусив руку, чтоб не начать визжать, молчала, глядя на непонятные, а оттого еще более жуткие манипуляции медперсонала и на то, как хмурится фельдшер, глядя на бледного до синевы отца. По приезде в Центральный клинический госпиталь Вены
