– А где взять? В регистратуре нет никого, – сотрудница Департамента Гармонии настойчиво продолжала свою работу, попутно пытаясь ткнуть тростью туфлю и без того недовольной пациентки.
– Около регистратуры, желтый такой автомат, – в голосе Марины Владимировны уже послышалась толика недовольства – речь звучала чуть быстрее и слегка пренебрежительнее.
– Ааа… автомат. Вот, кстати, колено мое ну точно как из автомата стреляет. Раньше, знаете, не было такого.
Пациентка напротив громко вздохнула, перекатывая голову с левого плеча на правое и молебно посмотрела на врача.
– Женщина, у меня сейчас прием. Вот, видите, пациент. По талончику. Вы когда тоже по талончику придете, я вас выслушаю, а сейчас не могу. Желтый автомат у регистратуры, – рука с короткими пальцами терпеливо указала на дверь.
– Ой, а вы мне не покажете, где этот ваш автомат? И куды там тыкать-то? А то натыкаю, потом опять попасть к вам не смогу… А колено так болит… Ей-богу!
– Жень, покажи, пожалуйста, – Марина Владимировна на бабу Шуру уже не смотрела, а планшет в сумке бодро завибрировал – уровень раздраженности в рабочей зоне старушки резко возрос.
Недовольство исходило и от облегченно вздыхающей пациентки, и от стучащей по столу ручкой в ожидании ухода нарушительницы Марины Владимировны, и от дюжины проедающих бабу Шуру глаз во вспотевшей очереди.
Получив талон с Жениной помощью, баба Шура пошла в противоположное крыло повторять спектакль, слушая, как за спиной вновь вопит та же самая очередь. Эмма Назаровна, следуя плану, врывалась в кабинет Марины Владимировны.
* * *
За месяц работы баба Шура испробовала на себе практически все задания Департамента.
Называть девиц проститутками, парней наркоманами и сплевывать со словами «срамота» при виде целующихся парочек ей было совсем уныло – чувствовала себя вышедшей из ума. Да и как она заметила, никто на это уже не реагировал.
«Репутация морального компаса у пожилого населения в глазах молодежи разрушена. Задача бестолковая, не работает» – отправила она в лог ошибок.
Спрашивать у всех родителей на детской площадке, как зовут их детей и без спроса заваливать их советами по воспитанию было грустно. Захватывали воспоминания о временах, когда свои дети были маленькими. Когда спорили со Стасиком, какие лекарства давать-не давать, в каких дворах гулять разрешать-не разрешать, когда в речке им купаться позволять-не позволять.
Подсаживаться к людям в парке и вываливать на них всю свою жизнь бабе Шуре было не по нраву. Не привыкла она так «оголяться» перед чужими людьми. Но так как задачу уже выбрала, рабочий день пришлось доводить до конца. Поэтому вместо реальных историй баба Шура сочиняла свою жизнь на ходу – и как она училась прилежно в медицинском институте, и как шила сама себе платья, и как пятерых детей воспитала, и как целину в Казахстан ездила поднимать. Никто даже не засомневался в ее словах, не смотря на то, что по возрасту под историю с целиной баба Шура ну никак не подходила. А может и не сомневались – просто не слушали.
