– Идет, – вслух сказала она.
Маруська умчалась. И вскоре пропала. На постели осталась лежать её волшебная палочка. «Жалко, что ты не настоящая», – подумала Яна, беря её в руки…
Внизу царило оживление. До боя курантов оставалось всего ничего, и последние приготовления были завершены. Лев бегал по комнате, а Маруся пыталась его заколдовать. Отсутствие волшебной палочки ничуть не огорчило колдунью! Теперь её роль выполнял яркий зонт. Люба громко поздравляла кого-то по телефону, между делом пытаясь утихомирить детей. Татьяна Федоровна тасовала тарелки с салатами. Она подвинула их, освобождая место для главного блюда. Печеным мясом уже пропах весь дом! Шампанское, пока еще закупоренным, стояло на «мужской половине стола».
– А я думаю, ничего себе, как Янка-то изменилась! – увидев её, рассмеялся дядь Витя. Как будто все это время ему не терпелось озвучить свою остроумную шутку.
– Подросла, возмужала! – он покосился на Юру. Тот сдержанно усмехнулся.
– Мы тебя потеряли, – перефразировал Лёшка.
Взгляд его задержался надолго, скользнул сверху вниз. Яна застыла, позволяя себя изучать. Ведь не только Лёшка не сводил с нее глаз. Юра тоже смотрел! Боязливо, мельком. Словно боялся, что кто-то заметит его интерес.
– Ну, красотка! – с довольным видом изрек дядь Витя. Он был похож на моржа, такой же большой и усатый. И Янка в ужасе думала, что таким же станет и Лёшка. При этом она старалась не думать о том, какой станет сама.
Атмосферу нарушил торжественный марш, и на экране телевизора возникла красная площадь.
– Ой, за стол! – всполошилась Любаня.
Они долго спорили, кто куда сядет. И когда наконец-то расселись, то Янка оказалась нос к носу… Ну, конечно же! С Юрой. Не совсем нос к носу. Между ними был сыр, холодец и «Козёл в огороде». Что не мешало наблюдать друг за другом поверх всего этого изобилия. А, может быть, ей просто казалось, что он наблюдает? Он и раньше смотрел на нее, так с чего бы теперь этот беглый взгляд мог означать что-то большее?
В честь праздника Юрка избавил лицо от щетины. Но её темный контур все равно проступал, оставаясь заметным даже на гладко выбритых скулах. А еще он постригся! Отчего стал похож на какого-то киноактера. Янка смотрела на него теперь совершенно другими глазами. Как будто впервые увидев, какая темная у него радужка. И такие густые ресницы! Вот зачем мужчине такие? Он моргал, прежде, чем улыбнуться. Как будто занавес опускался, чтоб изменить выражение глаз. А слева, под бровью, в опасной близости от верхнего века, красовался внушительный шрам.
