— Конечно, нет, дорогая. Я не могу его любить. Я люблю своих подруг, прекрасное вино, бриллианты, частные самолеты и ботокс. Только не мужчин. Никогда.
Я посмотрела на свою подругу, услышав твердость в ее словах. Она очень старалась убедить меня, но гораздо труднее было убедить саму себя. Я не собиралась разрушать ее карточный домик, зная, насколько уязвимой незащищенной она чувствовал себя, когда он рушился.
Вместо этого я понимающе кивнула.
— За твое здоровье, сучка! — Рен сменила тему, чокнувшись своим бокалом с моим и изобразив улыбку. — За нас. Потому что мы потрясающие.
— За нас, — ответила я с улыбкой.
Мы оба потягивали вино, и я наслаждалась прохладной жидкостью, скользящей по моему горлу. Рен смотрела на меня почти так же, как я смотрела на нее.
— Ты хорошо выглядишь, милая. По крайней мере, снаружи. Загар. Кожа выглядит лучше, чем когда-либо. Твои руки будут соперничать с руками Мишель Обамы. И за твой наряд можно умереть. Да, внешне ты выглядишь чудесно, как обычно. Будто уже отошла от того бардака, который устроил Джей. Но я знаю тебя слишком хорошо, чтобы поверить в то, что вижу на поверхности.
Мне пришлось сжать кулак, чтобы держать губы поджатыми. Рен назвала его по имени. Она сказала, что он здесь. И сказала это так, как будто все в порядке.
Мне хотелось схватить ее за худые плечи и вытрясти из нее всю информацию. Простое упоминание его имени превратило меня в дикую, отчаявшуюся, жаждущую психопатку.
Но это была моя подруга. Одна из моих самых лучших друзей. Которую я нежно любила. Которую не видела несколько месяцев. Так что я заперла свое дерьмо подальше.
Почти.
Ее рука потянулась, чтобы сжать мою, все веселье стерлось с ее лица. Рен проделала очень хорошую работу, показавшись тщеславной и поверхностной тем, кто хотел это увидеть. Но она была исключительно глубокой. Многое чувствовала. Вот почему она так долго занималась самолечением. Большинство детей из трастового фонда в Лос-Анджелесе обладали очень слабым эмоциональным интеллектом или эмпатией, потому что у них была роскошь и не было нужны бороться с чем-то. У Рен была своя собственная борьба, свое собственное прошлое, и это делало ее еще более потрясающей.
— Как дела? Правда? — спросила она, ее глаза изучали мое лицо.
Мой кулак все еще был сжат. Как бы мне ни хотелось спросить о нем, потребовать знать, что он здесь делает, почему его здесь нет, мне нужно было поговорить о другом. Я уехала из страны, никому не сказав о том, что случилось. Я избегала любых телефонных звонков, отправляла сообщения, полные лжи, и держала язык за зубами со всеми на работе, кто пытался расспросить о моей личной жизни. Я осторожно рассказывала о себе, отвлекая вопросами, и, к счастью, съемочная площадка была так занята, что времени на светскую беседу оставалось не так уж много.
